Волчанский крест - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 87

Оставив всю эту поэзию до лучших времен (которые, как он подозревал, вряд ли когда-нибудь наступят), Глеб перебежал улицу, проскользнул в калитку, взбежал по ступенькам высокого деревянного крыльца и толкнул незапертую, как это было здесь заведено, дверь.

Мордатый сержант, в данный момент, естественно, одетый не в форменный китель, а в семейные трусы, лежал на кровати и, казалось, дремал. Его обмотанная толстым слоем марли правая нога торчала из-под одеяла, на придвинутой к кровати табуретке стояли бутылка самогона и стакан, мясистая ладонь слабо сжимала пульт дистанционного управления телевизором.

— Просыпайся, соня, — сказал ему Глеб и направил на сержанта пистолет, предотвращая его попытку достать то, что лежало под подушкой.

Сержант узнал его сразу, а узнав, моментально все понял. Сиверову даже не пришлось картинно лязгать затвором, тыкать в сержанта стволом и совершать прочие аллегорические телодвижения — тот заговорил раньше, чем Глеб успел сообщить ему о цели своего визита.

— Я не виноват! — заслоняясь от наведенного на него пистолета обеими руками, взвизгнул сержант. — Это он меня заставил! Он сказал: только попугать, пуганем разочек, и все. А потом. Потом сказал: все, запачкался, тебе отсюда только две дороги: либо со мной, либо на нары.

— Басаргин? — уточнил Глеб и получил в ответ серию энергичных кивков. — Ладно, пой дальше. Только покороче: кто тут кому кум, кто кому сват, когда это все началось и кто этим заправляет?

Сержант начал петь. Подгоняемый и направляемый Глебом, он пел восемь минут (Сиверов следил по наручным часам). На исходе девятой минуты Слепой уже перемахнул через забор, отделявший двор сержанта от луговины, на которой Аристарх Вениаминович Покровский некогда так неудачно пытался написать свой этюд. Еще через минуту, перебегая луговину, он услышал позади себя шум подъехавшей и остановившейся возле дома номер пять машины. А еще чуть погодя, когда Глеб уже нырнул в спасительный кустарник лесной опушки, за луговиной, все в том же доме номер пять, коротко и буднично хлопнул одинокий выстрел, означавший, что местная популяция оборотней только что уменьшилась еще на одну особь.

* * *

В местечках, подобных Волчанке, слухи распространяются если не со скоростью света, то уж со скоростью звука наверняка. Поэтому, явившись в этот день на работу, Николай Гаврилович Субботин был уже более или менее в курсе событий раннего утра. Причем сказать, кто поведал ему об этих событиях, когда и в какой именно форме, он не смог бы даже под пыткой — казалось, новости были просто растворены в свежем утреннем воздухе, и первый же вдох, сделанный на крыльце своего коттеджа перед тем, как спуститься и сесть в машину, снабдил его информацией — увы, неполной, отрывочной и явно искаженной.

Доклад дежурного на входе в здание поселковой администрации не много прояснил. На рассвете кто-то неизвестный забрался в амбулаторию и напугал медсестру. Никто не пострадал, из амбулатории ничего не пропало; по версии милиции, это мог быть какой-нибудь наркоман, забравшийся в медицинское учреждение в надежде стащить упаковку-другую морфия или иного наркосодержащего препарата. Люди капитана Басаргина уже работают с двумя волчанцами, про которых известно, что они хоть раз в жизни, да попробовали наркотик, но результатов пока нет.

В семь часов пятнадцать минут утра в своем доме (улица Лесная, пять) обнаружен мертвым сержант милиции Елкин. По словам капитана Басаргина, который осматривал место происшествия, налицо самоубийство. Елкин с вечера отправился на рыбалку, а под утро вернулся без рыбы и с открытым переломом правой голени. Поднятый с постели врач прямо на дому вправил перелом и наложил сержанту гипс, рассчитывая утром поместить его в стационар. Но вместо того чтобы дождаться утра и отправиться в стационар, сержант подбил глаз жене, накричал на дочь, в результате чего те ушли из дома на час раньше обычного, а затем, приняв на грудь приблизительно шестьсот граммов самогона собственного приготовления, по неизвестной причине выстрелил себе в висок из табельного пистолета Макарова. По данному факту проводится расследование; больше никаких чрезвычайных происшествий за ночь не произошло. Доклад окончен.

— Черт их знает, что они в эту самогонку кладут! — проворчал Николай Гаврилович и, кивнув недоуменно пожимающему плечами дежурному, от которого тоже ощутимо припахивало спиртным, проследовал в свой кабинет.

Сообщение о попытке ограбления амбулатории оставило его, в общем, вполне равнодушным, не вызвав ничего, кроме легкого раздражения: бред какой-то, заняться людям нечем. Зато сержант Елкин — это был совсем другой коленкор, и, шагая по вытертой ковровой дорожке, Субботин подумал, что надо бы серьезно поговорить с Басаргиным. Что-то он совсем распоясался, много начал себе позволять, как будто, черт его возьми, не существует других мер воздействия!

Он распахнул дверь своей приемной и с чувством не слишком приятного удивления обнаружил, что начальник милиции — вот он, тут как тут. Легок на помине! Басаргин лениво, будто через силу, поднялся навстречу Николаю Гавриловичу с одного из стоящих вдоль стены стульев; Алевтина Матвеевна тоже поднялась, оторвавшись от компьютера. Субботин поздоровался с обоими как обычно, хотя у него сложилось впечатление, что во время его отсутствия здесь, в приемной, что-то произошло. Басаргин, всегда немножко угрюмый, сегодня глядел на секретаршу просто-таки волком, а та старательно делала вид, будто, кроме нее и мэра, в приемной вообще никого нет. Получалось это у нее, надо сказать, отменно — можно было и впрямь подумать, что она не видит капитана в упор, словно тот сделан из оконного стекла повышенной прозрачности.

— Я думал, ты расследование проводишь, — не преминул упрекнуть племянника Николай Гаврилович, — а ты, оказывается, у начальства в приемной штаны просиживаешь!

Басаргин в ответ лишь раздраженно дернул левым усом — точь-в-точь как большой рассерженный кот. Это тоже было не совсем обычно: дела делами, родство родством, но, когда мэр шутил, даже угрюмый Семен Басаргин, как правило, считал своим долгом хотя бы улыбнуться.

Не давая зародившейся тревоге пустить корни в душе и отравить весь день, Николай Гаврилович забрал у секретарши почту и уже успевшие накопиться за вторую половину вчерашнего дня бумаги на подпись (черт их знает, откуда они вечно берутся, эти бумаги; поселок-то, извините, с гулькин хрен, а делопроизводство как в мегаполисе!), после чего распахнул дверь своего кабинета и кивнул Басаргину: заходи.

Несмотря на явные непорядки, творившиеся этим утром в его хозяйстве, Семен еще не до конца потерял голову и не стал соваться в кабинет раньше начальства, а, отступив на полшага, замер: «Только после вас». Сделано это было явно через силу и так демонстративно, что Субботину на мгновение захотелось забыть и о благоразумии, и о своем высоком положении, которое, как известно, ко многому обязывает, — словом, обо всем на свете — и прямо тут, на пороге кабинета, на глазах у Матвеевны, закатить Басаргину хорошую оплеуху, чтобы не забывал, с кем, черт возьми, имеет дело.

Разумеется, он сдержался. Гордо прошествовав мимо капитана прямо к своему столу, он по-хозяйски утвердился в глубоком кожаном кресле, после чего открыл папку с бумагами, нацепил на нос очки и сделал вид, что читает.