Волчанский крест - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 15

Сам Рыжов, хоть и рад бы с этим согласиться, вовсе не чувствовал себя человеком, над которым отныне покровительственно простерта широкая, надежно хранящая от любых неприятностей длань судьбы. Напротив, его одолевали дурные предчувствия. Стоило закрыть глаза, и он снова, будто наяву, видел стремительный, как молния, блеск отточенного металла, слышал свистящий шорох, с которым широкое лезвие вспарывало тонко выделанную телячью кожу, и противный, скрежещущий лязг, раздавшийся, когда нож натолкнулся на спасительное железо монтировки. Конечности у него при этом делались ватными, а где-то под ложечкой, распространяясь затем по всему организму, зарождалась противная мелкая дрожь.

Это казалось странным даже ему самому. Он бывал в крутых переделках, и ребята в бане с уважением разглядывали его шрамы — один, этакой спиральной воронкой, на груди, и другой, бугорком, под лопаткой, где автоматная пуля, пройдя навылет и задев по дороге верхушку легкого, улетела в неизвестном направлении. Помнится, Рыжов добрых полгода носился с идеей пометить эти дырки, вытатуировав под одной из них слово «вход», а под другой, соответственно, «выход». Потом, правда, он махнул на это дело рукой: во-первых, такая татуировка — украшение сомнительное, а во-вторых, и без нее отлично видно, где тут вход, а где выход. А кому не видно, тому, значит, этого видеть и не надо. Не хватало еще, чтоб лохи на пляже в него пальцами тыкали.

Короче говоря, Дима Рыжов по кличке Рыжий был человеком бывалым, стреляным и битым, ничего на свете не боялся и давно привык относиться к реальной угрозе собственной насильственной смерти с философским безразличием. Но тот удар ножом в «Эдеме» что-то надломил в нем. Рыжий по-прежнему был готов без колебаний принять участие в самой крутой разборке, в любом, даже смертельно опасном, деле, но мысль о том, что ему доведется еще хотя бы раз пережить встречу с человеком из «Эдема», повергала его в состояние близкое к панике. Тот парень с ножом словно загипнотизировал его, и никакие доводы разума не помогали Рыжему избавиться от внушения. Его будто отравили, или заколдовали, или сглазили; как это ни назови, дело тут явно было нечисто, и от этого Рыжему становилось еще страшнее.

Словом, отбояриться от этой поездки он пытался по-всякому. Даже нарисовал довольно похожий портрет человека с ножом, поскольку с детства отличался способностями к этому делу и всю жизнь баловался дружескими шаржами на всех, с кем ему доводилось встречаться. За портрет ему сказали спасибо, но ехать пришлось все равно, и теперь, сидя на заднем сиденье мчащегося на восток «хаммера», Рыжий изнывал от тоски и дурных предчувствий.

Попутчики не разделяли его чувств. Прямо перед ним, рядом с водителем, горой затянутого в дорогую черную кожу мускулистого мяса возвышался несокрушимый Бек, и весеннее солнышко золотило короткий ежик волос на его исполосованной приметными шрамами макушке. Шрамы были очень характерные — такие остаются от удара металлическим прутом; злые языки поговаривали, что в той давней драке Беку отбили последние мозги и что он ни черта не боится просто потому, что у него на это не хватает соображения. Говорить с Беком о каких-то там предчувствиях, сглазах, нечистой силе и постгипнотических внушениях было все равно что пытаться втолковать медведю законы термодинамики или статьи Уголовного кодекса.

За рулем сидел Шумахер, получивший свое прозвище не за красивые глаза. Когда в голову ему приходила мысль принять участие в нелегальных ночных гонках по городу, он бил своих соперников как хотел одной левой; кто-то другой мог на время завоевать титул чемпиона стрит-рейсинга только тогда, когда в гонках не участвовал Шумахер. К титулам он был равнодушен, но почти все заработанные деньги тратил, как правило, на доведение своего личного «тандерберда» до немыслимого, небывалого совершенства. Реакция у него была просто фантастическая, прямо как у накачанной адреналином кошки, и это не раз спасало ему жизнь не только на шоссе, но и в драке: пока противник размахивался, чтобы нанести Шумахеру удар, тот успевал в зависимости от обстоятельств либо раз пять навесить ему по чавке, либо сделать ноги.

Сидевший прямо за водителем Орлик тянул срочную в спецназе, успел от души повоевать в Чечне, и этим все было сказано. Втиснутый между ним и Рыжим, щупловатый с виду, неопределенного возраста человек по кличке Сухой был каратист — настоящий, при черном поясе, чемпионских титулах и всем прочем. Когда-то, на взлете своей спортивной карьеры, он попал в уличную драку и малость увлекся. Несдержанность эта стоила ему шести лет отсидки, после чего о спорте, ясный пень, пришлось забыть. Сухой был незаменим в рукопашной; когда доходило до дела, он буквально взрывался, превращаясь в сплошной клубок непредсказуемо выстреливающих в разные стороны рук и ног, которых, казалось, сразу становилось штук двадцать и которые с одинаковой легкостью ломали дерево, кирпич, кости, гортани и хребты. Клубок этот стремительно перемещался из стороны в сторону, выкашивая боевые порядки противника, что твой пулемет; чего Сухой не умел, так это ловить зубами пули, хотя, глядя на него в деле, можно было заподозрить, что насчет пуль он просто скромничает.

Словом, народ в «хаммере» сидел отборный, и никого из них, за исключением Рыжего, дурные предчувствия не мучили. Они просто не видели в предстоящем деле ничего особенного. Для ментов у них были припасены деньги в количестве достаточном, чтобы купить с потрохами половину областного управления; для лохов имелись кулаки и оружие. Подкрепленная подобным образом их напористая наглость могла сокрушить и не раз сокрушала любые преграды, и эта поездка воспринималась ими всего лишь как очередное, вполне рутинное дело, которое нужно было поскорее провернуть.

До самой крыши покрытый белесыми разводами соли, звероподобный, огромный, как грузовик, «хаммер» с бешеной скоростью мчался на северо-восток, глотая километры и выплевывая их из выхлопной трубы. Московская братва, не привыкшая прощать обиды и подставлять вторую щеку, ехала в богом забытый уральский поселок Волчанка, чтобы отыскать Горку Ульянова и доходчиво объяснить ему, как полагается вести себя в гостях.

* * *

Помолчав немного, чтобы переварить только что полученное неприятное известие, Николай Гаврилович Субботин, волчанский мэр, крякнул и, наклонившись, полез в тумбу письменного стола. Некоторое время оттуда доносилось приглушенное звяканье, после чего покрасневшая от прилива крови физиономия главы поселковой администрации вновь взошла над краем стола, как диковинная, очкастая и усатая луна.

— Дверь запри, — сказал он начальнику милиции.

Понимающе усмехнувшись, Басаргин встал и, тяжело бухая сапогами, подошел к двери. Замок дважды щелкнул, и начальник милиции, все так же тяжело ступая, вернулся к столу, на котором уже стояли литровая бутылка неплохой екатеринбургской водки, два граненых стакана и блюдечко с закуской — слегка обветренными солеными огурцами, копченым салом и хлебом. Закуски было совсем мало, но, в конце концов, они собирались не поесть, а именно выпить.

Субботин ткнул толстым пальцем в клавишу архаичного селектора.

— Меня ни для кого нет, — сказал он в микрофон и выключил селектор, а потом, подумав всего секунду, и вовсе вынул вилку из сетевой розетки.