Леночка Лозовская плакала, спрятав лицо в колени.
– Вставай скорее, чучело! – Жора взял ее за локоть, резким рывком поднял на ноги. – Откуда ты свалилась только на мою голову…
Он оглянулся. Улыбочки еще не успели сойти с квадратных лиц друзей-таксистов, там длилась стадия осознания – все произошло слишком быстро. Но толстопузый лежал бревно бревном, раскинув ноги, и Жора хорошо представлял, что может случиться в следующие несколько минут.
– Хватит реветь, – сказал он Леночке Лозовской. – Пошли.
У входа в шестой вагон появился смуглый проводник в белой рубашке, поезд вот-вот тронется. Кто-то из таксистов пытался поднять своего толстопузого товарища, кто-то отчетливо произнес Жоре вслед:
– А ну-ка погодь, боец.
Жора еще раз посмотрел в зареванное Леночкино лицо, обернулся на квадратные силуэты в полумраке и быстро протянул проводнику билет.
– У меня четыре места в девятом купе, – сказал он. – А эта девушка со мной. она выйдет на одной из ближайших станций.
Проводник глянул на Жору беспокойными черными глазами, ощупал каждый квадратный сантиметр лица, красную полосу на шее.
– Девятое купе? – переспросил он наконец. – Вы?
У проводника был такой вид, словно он хочет задать еще тысячу и один вопрос, но Жоре было некогда, он просто отодвинул его в сторону и, схватив за руку притихшую Леночку, вместе с ней поднялся в вагон.
6.
…Кафан еще в тоннеле услышал рев разъяренного Шубы. Он перешел на бег, в три прыжка взлетел по лестнице и увидел, как его товарищ мнет в своих ручищах чье-то обмякшее тело.
– Падаль! – орал Шуба на весь вокзал. – Анансыгин!! Где наши билеты, гнида?! Убью!!
В темноте лихорадочно блестели вытаращенные марсианские глаза Вируса. Вирус поднял руки, прикрывая голову, по изрезанным ладоням на волосы стекала кровь. Шуба отступил на полшага и ударил его ногой в живот. Вирус сложился вдвое, влепился в стену и сполз вниз.
– Откуда я знал, Шуба! – долетел его слабый вопль. – Я ж не вру! Я же.
Шуба в ярости футболил распростертое перед ним тело. Кафану вдруг стало ясно, как день: Вирус службу завалил, этот ишачий хвост. Никаких цыплят-гриль, никаких девушек на чистых простынях, ни-че-го.
Два патрульных сержанта, болтавшие с продавщицей пиццы, лениво обернулись на крики. Старушенция, бродившая по площади с холщовой сумкой в поисках любителей водки, пива и сигарет, распахнула перерезанный вертикальными морщинами ротик, собираясь включить свою сирену.
Кафан подлетел к Шубе, оттолкнул его в сторону, схватил оба рюкзака и быстро проговорил:
– Тихо, балда. Менты. Руки в ноги и – бегом. К поезду.
Когда они выбежали на перрон, на втором пути горел красный свет, но пассажиры уже бросали свои окурки и заходили в вагоны. Кафан мгновенно вычислил в толпе проводницу с самой необъятной кормой и самым наштукатуренным лицом. Он подошел к ней и галантно откашлялся.
– Простите, девушка, мы с коллегой не успели вовремя выкупить нашу бронь. Но у нас есть деньги.
«Девушка» повернула голову, обозначив четыре мощные складки на шее, смерила «коллег» долгим неприязненным взглядом.
– А вам куда?
– Мурманск, – широко улыбнулся Кафан.
Через минуту поезд тронулся.
Кафан и Шуба стояли в тамбуре и смотрели в окно, и курили, хотя курево давно уже не лезло в их пересохшие глотки.
Сегодня они не будут ужинать запеченными в костре тушканчиками и бояться милицейских разъездов. Они едут в Мурманск, там роскошная гостиница «Пальмира» и номера с мраморными ваннами. Надо повторять про себя: Мурманск, Мурманск, и так почти уговоришь себя, что все просто прекрасно. Все просто жаксы.
А пока они будут спать на жестких багажных полках – раз.
И жратвы ни грамма, даже дохлого тушканчика здесь не найдешь за бесплатно – два.
И непонятно, что на уме у этой толстой наштукатуренной проводницы – три. Это уже никакой не жаксы, это анансыгин.
Но где-то здесь, в одном с ними поезде, едет человек, который служит тому же хозяину, которому служат Кафан и Шуба, этот человек ждет их за накрытым столом, он прикроет их в случае надобности и доставит в Мурманск живыми и невредимыми.
Только где он, этот человек? В каком вагоне? Шуба, вонючий ишак, конечно, забыл спросить об этом у Вируса.
Глава пятая
1.
Это был запах купейного вагона, который не спутаешь ни с одним другим. Запах какой-то дезинфицирующей дряни, которой обрабатывают пол и стены, чтобы не завелись насекомые; запах пыльных дорожек; запах тысячи кругов колбасы и миллиона яиц вкрутую, съеденных когда-то здесь; запах детского восторга, когда просыпаешься утром под стук колес, и впереди целое лето, а из-за плоских холмов перед Таганрогом вдруг выплывает спокойное Азовское море.
Леночка остановилась, обернулась к Жоре:
– У нас какие места?
– Топай, топай. Дальше, – Жора несильно подтолкнул ее в спину. – Последнее купе.
Он шел по узкому коридору, мимо полукруглых откидных сидений, которые если потянуть на себя, а потом отпустить, то получится – бац-ц! – очень похоже на выстрел из пистолета. По крайней мере так ему казалось, когда он был мальчишкой.
Леночка дошла до конца коридора, потянула в сторону дверь последнего купе, у нее ничего не получилось.
– Жора…
– Только не упади в обморок, пожалуйста, – буркнул он, подходя к ней и дергая ручку.
Но дверь и в самом деле оказалась заперта. Жора дернул еще раз, пробормотал: «Да чтоб тебя.» и оглянулся, чтобы позвать проводника. А тот стоял в проеме дежурного купе, сложив руки на груди, смуглый такой, как копченая ставрида, костлявый, и с интересом наблюдал за Жорой.
– Алло, командир! – крикнул Жора. – Что за дела? У нас закрыто!
Проводник поднял брови, неторопливо прошел к нему. Тоже подергал.
– Какое-то недоразумение, – сказал он совершенно спокойно. – Меня, кстати, зовут Ахмет.
– Очень приятно.
Вместо того, чтобы тут же заняться дверью, смуглый Ахмет уставился на Жорину сумку, кивнул:
– А товар совсем небогатый, правда?
Жора подумал, что проводник «под дымом», или неопытный педераст, или просто прихворал немного в дороге, но, по большому счету, ему было плевать, он хотел упасть на свое законное место, вытянуть гудящие ноги и наконец прочувствовать, что с каждым перестуком колес подполковник Рощин, Вирус и прочие неприятности отступают все дальше и дальше от него. Жора посмотрел в черные глазки Ахмета и сказал:
– Я устал, Ахмет. Или ты открываешь дверь, или мы идем спать в твое купе, а ты заночуешь в коридоре.