Черновик человека - читать онлайн книгу. Автор: Мария Рыбакова cтр.№ 12

Поэты набиваются в комнату пестрой толпой, самый бородатый сворачивает косяк, это что, папироса мира, шутит Джоржди, и ему предлагают затянуться, он протягивает руку за косяком, но рука хватает пустоту. Он поднимает глаза: деревянный потолок отвесно спускается, превращается в пол. Так тихо за окном, может, он и не в городе вовсе. В деревне, что ли. В России. На даче. У себя дома.

У себя. Он прилег рядом с женой на кровати, вот что. И задремал. Он стар уже. И жена старая. Жена Валентина. Он поворачивается.

Жены нет.

Валя, зовет он. Молчание.

Он засовывает ноги в ботинки и нестойкими спросонья шагами отправляется в ванную. Там никого нет.

Другая комната. Никого.

Третья. Никого.

Он бежит на кухню, в прихожую, Валя, кричит он, Валя!

Скрип.

Скрипит входная дверь, покачиваясь от ветра. Черт, он забыл запереть.

Георгий Иванович хватает с вешалки Валино пальто и выбегает на улицу. Нога скользит в слякоти, он чуть не падает. Направо – лес. Налево – дорога. Куда она пошла?

Он бежит в лес. Может, она там платок обронила, может, ветки поломала, след оставила. Валентина, кричит он. Инна, отзывается лес.

Чащоба, глотатель жизней, ужас детства, людоед, как же я отыщу Валю здесь, как вырву из когтей людоеда. Валентина, кричит он, бежит. Нога цепляется за ветку – Георгий Иванович падает.

Он встает, отряхивается, поднимает с земли уроненное пальто. Вокруг – молчание, холод, голые ветви, смерть.

Может, она все же направо пошла. Боже, сделай, чтобы направо.

Он бежит по дороге. Мимо проносится автомобиль. Она могла попасть под колеса. Могла упасть в канаву. Боже, только не машина. Только не канава. Верни ее. Отдай. Не твое, не твое, не твое.

Добрый день, Георгий Иванович, бежите куда-то? Пробежка – это правильно, это полезн…

Валю ищу, Валя пропала. Вы не видели?

Кажется, проходил кто-то, пока я дверь запирала. Она, случайно, не в розовом?

В розовом! Куда она пошла?

Не знаю. Просто мимо проходила. Кажется, прямо пошла.

Григорий бежит. Из-под забора заходится ревом собака. Дорога уходит вниз, вправо. Еще немного, и по левую руку будет пруд.

Страшный пруд. Черная вода. Холодная вода. Боже, не в пруд, не в пруд. Он бросает пальто.

Двести метров до пруда. Сто пятьдесят до пруда. Сто метров до пруда. Пятьдесят до пруда. Кто-то в розовом стоит на берегу. Пусть это будет Валя. Пусть это будет Валя. Валя. Валя. Валя. Валя. Валя. Валя. Валя. Валя!

Женщина в розовом поворачивает голову. Лицо старухи:

Что тебе надо?

Валя, Валечка, любимая, как хорошо. Это я, твой муж, пошли домой, милая.

Отстань.

Снова смотрит на воду.

Валечка, ну что такое. Тут холодно, тебе одеться нужно, пойдем домой. Георгий Иванович почти плачет.

Он берет ее за руку и тянет за собой. Она вырывает руку.

Да что это такое, идем же, Валентина.

Он полуобнимает ее и пытается увлечь за собой. Жена пронзительно кричит.

Эй, ты чего делаешь? Мужчина и женщина в спортивных костюмах бегут к ним. Эй, мужик, оставь женщину в покое!

В метре от него они встают, руки в боки, ноги широко расставлены, брови сведены.

Да это моя жена, она ничего не понимает, говорит Георгий Иванович. По щеке бежит слеза.

При виде незнакомцев Валентина перестает его отталкивать. Она приникает к нему, прижимается. Он гладит ее по спине: видите, жена моя? Пойдем, Валечка.

Она позволяет взять себя за руку, робкими шажками следует за ним. Мужчина и женщина продолжают смотреть насупившись, недоверчиво.

Ой, а вы случайно не Георгий Иванович, поэт, вдруг говорит женщина. Ой, ну надо же, я ваши стихи очень любила.

Он только машет рукой, отстаньте, мол.

Георгий Иванович и Валя идут дальше, останавливаются каждые десять метров. Пальто все еще лежит на дороге. Он поднимает его, отряхивает, набрасывает Вале на плечи.

Только бы никого не встретить, только бы без расспросов. Дойти бы одним до дома. До дома. Одним. Без расспросов.

Они доходят. Георгий запирает за собой дверь и кладет ключ в карман. Садись, дорогая, я чайник поставлю. Валентина опускается в плетеное кресло. Она молчит, опустив глаза.

Сейчас сделаю чай. Где у нас чайник? Где спички? Вот чайник, вот спички. Наполняем водой, ставим на плиту, огонь зажигаем, скоро будет готов. А где наш заварочный чайник. Вот он. Красивый какой, с красными горошинами. Откуда у нас такой красивый чайник? Это Валя выиграла в лото. Помнишь, Валя, как мы на ярмарку ходили, где ты чайник выиграла?

Валентина молчит, опустив глаза.

А может, она просто притворяется. Вот сейчас поднимет голову, улыбнется, как раньше улыбалась, подмигнет одним глазом, конечно, помню, может, чай попозже – а пошли-ка лучше в спальню. Когда она ходит по квартире за ним по пятам, не произнося ни слова, когда начинает поскуливать, если он исчезает в туалете, он все думает: может, это просто игра, вот взяла себе такую детскую привычку, чтобы его позлить; пусть окажется, что это игра.

Георгий Иванович разливает чай, подвигает чашку к Валентине. Чашка ярко-красная – чтобы жена лучше могла ее разглядеть на деревянном столе. Пей, дорогая. Вот печенье. Печенье теперь приходится покупать в магазине, жена больше ничего не готовит.

Она поднимает неподвижное лицо. Таких неподвижных лиц не бывает у людей – Валентина ли это вообще, или неживой, злобный двойник ее? Она смотрит на чай. Пей же, пей, Валя. Осторожно она берет чашку, подносит к губам. Горячая жидкость проливается ей на грудь.

Когда-то был шум аплодисментов, когда-то были стадионы, вечера в библиотеках, в концертных залах. Восторженная студентка ждала его за кулисами, чтобы взять автограф. Прикасалась к нему, как к божеству, диктовала свой телефон. Сколько ей было бы лет сейчас. Наверное, не больше пятидесяти. Молодая еще женщина. Заботливая. Любящая. Если бы он тогда позвонил по телефону, назначил свидание, ушел от жены. Сейчас над ним склонялась бы нежная возлюбленная. Ведь он мог прожить еще одну жизнь, мог, еще одну молодость, если бы только осмелился тогда. Имел бы сейчас детей. В доме было бы шумно.

Он вытирает пятно от чая на груди жены. Хочешь переодеться? Она не отвечает, громко хлюпает, втягивая в себя жидкость. Вот, я тебе повяжу полотенце, чтобы ты опять не облилась. Валентина срывает полотенце, отодвигает чашку. Сидит неподвижно, смотрит в окно. В глазах слезы.

А ведь он сначала даже не волновался, когда она стала путать слова. Думал, это у нее новая манера. В этом было что-то поэтическое. «Гроза» называлась «оса», «туфли» – «плавать». Почему плавать? Потому что «лодочки». «Тяжелое на рубашку» был утюг, «корты» – «шорты». От нее уходили слова, что-то рвалось в мозгу, а он слышал только поэзию, записывал ее выражения в книжечку, пытался составлять новые строчки по вечерам, даже хвалил ее, умница ты моя.