Ученик убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Робин Хобб cтр.№ 62

Но задача, которую я перед собой поставил, оказалась гораздо труднее, чем то, что требовала от меня Пейшенс. Я смотрел, как Кузнечик спит у себя на подушке. Как мог изгиб его спины так уж сильно отличаться от изгиба руны, какая существенная разница между тенями от его ушей и тенями в иллюстрациях к травнику, который я с таким трудом копировал с работы Федврена? Но разница была, и я изводил лист за листом, пока внезапно не понял, что эти тени, окружающие щенка, обозначают линию его спины или изгиб лап. Мне надо было покрывать краской меньшее, а не большее пространство и изображать то, что видят мои глаза, а не то, что знает мой разум.

Было уже поздно, когда я вымыл кисточки и отложил их в сторону. У меня было два листа, которые мне нравились, и третий, на мой взгляд, самый лучший, хотя он был слабый и неясный

– скорее мечта о щенке, чем настоящий щенок. В большей степени то, что я чувствую, чем то, что вижу, подумалось мне.

Но когда я стоял перед дверью леди Пейшенс и смотрел вниз на бумаги в моей руке, то внезапно показался себе маленьким ребенком, дарящим своей матери смятые и поникшие одуванчики. Разве это подходящее занятие для юноши? Если бы я действительно был помощником Федврена, тогда эти упражнения были бы вполне закономерными, потому что хороший писарь Должен уметь иллюстрировать и раскрашивать так же хорошо, как и писать. Но дверь открылась прежде, чем я успел постучать, и я оказался в комнате. Руки мои все еще были перепачканы краской, листы влажные.

Я молчал, когда Пейшенс раздраженно приказала мне войти, потому что я уже и так достаточно опоздал. Я уселся на краешек стула с каким-то смятым плащом и незаконченным шитьем. Я положил рисунки сбоку, на гору таблиц.

– Думаю, что ты можешь научиться читать стихи, если захочешь, – заметила она с некоторой суровостью,– и таким образом ты мог бы научиться сочинять стихи. Рифмы, размеры не более чем... Это щенок?

– Должен был быть щенок, – пробормотал я. Не помню, чтобы когда-нибудь я чувствовал себя более жалким и смущенным.

Она бережно подняла листы и долго рассматривала их, каждый по очереди, сперва поднося их близко к глазам, а потом глядя с расстояния вытянутой руки. Дольше всего она смотрела на расплывчатый.

– Кто это для тебя сделал? – спросила она наконец. – Это не извиняет твоего опоздания, но я могла бы найти хорошее применение для того, кто может изобразить на бумаге то, что видит глаз, такими верными цветами. Это беда всех травников, которые у меня есть: все покрашено зеленым цветом независимо от того, серые они или розоватые. Такие таблицы бесполезны, если собираешься по ним учиться...

– Я подозреваю, что он сам нарисовал щенка, мэм, – великодушно вмешалась Лейси.

– А бумага! Она лучше, чем то, что у меня было тогда...– Пейшенс внезапно замолчала. – Ты, Томас? – (Думаю, она впервые вспомнила об имени, которым меня нарекла.) – Ты так рисуешь?

Под ее недоверчивым взглядом я умудрился быстро кивнуть головой. Она снова подняла рисунки.

– Твой отец не мог нарисовать и кривой линии, разве что на карте. Твоя мать хорошо рисовала?

– Я ничего не помню о ней, леди, – неохотно ответил я. Я не мог вспомнить, чтобы у кого-нибудь хватило смелости задать мне такой вопрос.

– Что? Ничего? Но тебе же было шесть лет. Ты должен что-нибудь вспомнить. Цвет ее волос, ее голос, как она называла тебя...

В ее голосе было болезненное любопытство, как будто она не могла утерпеть и не задать этот вопрос.

И на мгновение я почти вспомнил. Запах мяты или, может быть... Все исчезло.

– Ничего, леди. Если бы она хотела, чтобы я ее помнил, она бы не оставила меня, я полагаю, – вырвалось у меня. Конечно же, я не должен был ничего помнить о матери, которая бросила меня и даже не делала никаких попыток искать меня.

– Хорошо. – В первый раз, я думаю, Пейшенс поняла, что наша беседа зашла не туда, куда следовало. Она смотрела в окно, на серый день.– Кто-то хорошо учил тебя, – сказала она, немного слишком веселым голосом.

– Федврен. – Когда она ничего не сказала, я добавил: – Замковый писарь, знаете ли. Он хотел бы, чтобы я был его помощником. Он доволен тем, как я пишу, а теперь просит копировать его изображения, конечно, когда у нас есть время. Я часто занят, а его часто нет, он ищет новый камыш для бумаги.

– Камыш для бумаги? – вяло удивилась она.

– У него мало бумаги. Было довольно много, но постепенно он ее использовал. Он получил ее у торговца, который взял ее у другого, а тот еще у одного, так что Федврен не знал, откуда она взялась. Но, судя по тому, что ему говорили, она была сделана из толченого камыша. Эта бумага гораздо лучше той, что мы делаем. Она тонкая, гибкая и со временем не крошится, но чернила держатся на ней, а края рун не расплываются. Федврен говорит, что если мы сможем сделать такую же, это многое изменит. При хорошей прочной бумаге каждый человек сможет получить копию таблицы с преданиями из замка. А будь бумага дешевле, больше детей могли бы научиться писать и читать – по крайней мере, он так говорит. Не понимаю, почему он так...

– Я не знала, что кто-то здесь разделяет мои интересы. – Внезапное оживление осветило лицо леди. – Он пробовал бумагу, сделанную из толченого корня ли– лииг .у меня кое-что из него вышло. И еще неплохая бумага из волокон коры кинью, если сперва свернуть их, а потом спрессовать. Она прочная и гибкая, правда, поверхность оставляет желать много лучшего. В отличие от этой бумаги...

Она снова бросила взгляд на листки в ее руке и замолчала. Потом медленно спросила:

– Ты любишь щенка так сильно?

– Да, – сказал я просто, и наши глаза встретились. Она смотрела на меня так же отстраненно, как иногда смотрела в окно. Внезапно глаза ее наполнились слезами.

– Иногда ты так похож на него, что... – она задохнулась. – Ты должен был быть моим! Это несправедливо! Ты должен был быть моим!

Она выкрикнула это с такой яростью, что я испугался, что она сейчас ударит меня. Но она бросилась ко мне и сжала меня в объятиях, по дороге наступив на свою собаку и перевернув вазу с зеленью. Собака с воплем вскочила, ваза рухнула на пол, так что вода и осколки полетели во все стороны, а лоб моей леди стукнул меня под подбородок, и несколько мгновений я не видел ничего, кроме разноцветных искр. Прежде чем я смог как-то отреагировать, она оторвалась от меня и с криком, похожим на крик ошпаренной кошки, кинулась в свою спальню. Потом захлопнула за собой дверь.

И все это время Лейси продолжала плести свои кружева.

– С ней иногда бывает, – заметила она благодушно и кивнула на дверь. – Приходи снова завтра, – напомнила она и добавила: – Ты знаешь, леди Пейшенс очень полюбила тебя.

Гален, сын ткача, пришел в Баккип мальчиком. Его отец был одним из личных слуг королевы Дизайер, которые последовали за ней из Фарроу. Тогда мастером Скилла в Баккипе была Солисити. Она учила Скиллу короля Баунти и его сына Шрюда, так что к тому времени, когда сыновья Шрюда немного подросли, она была уже очень стара. Она обратилась с просьбой к королю Баунти, сказав, что хотела бы взять помощника, и он дал согласие. Гален пользовался благосклонностью королевы, и по настоятельной просьбе будущей королевы Дизайер Солисити выбрала юного Галена своим учеником. В то время, как и сейчас, Скилл был запрещен бастардам дома Видящих, но когда талант неожиданно расцветал среди тех, кто не принадлежал к королевскому роду, он культивировался и вознаграждался. Без сомнения, Гален был одним из таких людей, мальчиком, проявившим странный и неожиданный талант, который привлек внимание мастера Скилла.