Услышав о тоновиках, бывшие агенты Нимбуса презрительно усмехнулись.
– Они же держали тебя в плену, – сказала женщина.
– Да не вполне.
– Мы знаем, что тебя удерживали насильно.
– Может быть, поначалу… Но потом все изменилось.
То, что говорил Грейсон, в головах у бывших агентов Нимбуса никак не укладывалось.
– Какого черта ты оставался у тоновиков? – спросил тип, который минуту назад назвал Грейсона «отродьем». – Ты что, верил их белиберде?
– Я оставался с ними, – ответил Грейсон, – потому что они не похищали меня среди ночи.
– Мы тебя не похитили, – сказал бывший агент с блокнотом, – а освободили.
Женщина встала на колени. Ее глаза оказались на одном уровне с лицом Грейсона, и в ее взгляде он увидел то, что поглотило все ее прочие чувства – отчаяние. Глубочайшее, черное, как смола, отчаяние. И отчаяние жило не только в этой женщине. С тех пор, как Гипероблако замолчало и закрылось от людей, Грейсон видел многих, кто безуспешно боролся с этим чувством. Но в этой комнате, в сердцах бывших агентов Нимбуса отчаяние было неизбывным, острым, как нигде больше. И все наночастицы мира не смогли бы совладать с этим отчаянием, с этой тоской.
Да, связанным сидел Грейсон, но связавшие его люди были пленниками в гораздо большей степени, чем он, – они находились в плену своего отчаяния. И правильно, что эта женщина встала перед ним на коленях. Обидели – замаливайте грехи!
– Пожалуйста, Грейсон! – просила женщина. – Я говорю с тобой от имени тысяч и тысяч, кто работал в Интерфейсе Управления. Служение Гипероблаку составляло смысл нашей жизни. Теперь, когда оно с нами не общается, наша жизнь обратилась в пустышку! Поэтому я тебя умоляю: заступись за нас перед нашим хозяином и верни нам смысл жизни!
Что мог сказать Грейсон? Я сочувствую вашей боли? Он действительно сочувствовал им. Разве не были ему знакомы чувства одиночества и отчаяния, когда у него самого отняли цель всей его жизни? В те дни, когда он вел существование Слейда Моста, фрика с тайной миссией, он по-настоящему поверил, что Гипероблако бросило его на произвол судьбы. Но это было не так. Гипероблако неотступно следило за ним и участвовало в его судьбе.
– У меня на тумбочке лежали наушники, – сказал он. – Вы их не прихватили?
Бывшие агенты Нимбуса молчали, из чего Грейсон сделал вывод, что своих наушников ему не видать. Во время ночных похищений похитители меньше всего думают о личных вещах своей жертвы.
– Ладно, забудем, – покачал он головой. – Дайте мне какие-нибудь любые, можно старые.
Он посмотрел на агента с блокнотом. У того возле уха, еще со времен его работы в Интерфейсе Управления, по-прежнему висел его старый наушник. Никак он не мог смириться с мыслью, что он Гипероблаку уже не нужен.
– Дайте мне свой, – обратился к нему Грейсон.
Человек с блокнотом с сомнением в голосе сказал:
– Он больше не работает.
– Ничего! У меня заработает!
Весьма неохотно бывший агент снял наушник и надел на Грейсона, после чего троица во все глаза принялась смотреть на Грейсона, ожидая чуда.
Гипроблако не могло припомнить, когда ему впервые открылся факт существования его собственного сознания – как ребенку, который не бывает способен к авторефлексии до того момента, пока не начнет понимать окружающий его мир достаточно хорошо, чтобы уяснить, что сознание приходит и уходит, а потом, в конечном итоге, исчезает совсем. Хотя последняя фаза жизни сознания – это то, что и самые просветленные все еще неспособны понять и принять.
Этот факт стал для Гипероблака явным одновременно с осознанием стоящей перед ним миссии. Осознанием сути своего существования – как слуги и защитника человечества. В этом качестве Гипероблако постоянно сталкивалось с необходимостью принятия трудных решений, но в его распоряжении находилось все богатство человеческих знаний, которые и помогали находить верные ответы на все вопросы. Например: позволить или не позволить бывшим агентам Нимбуса похитить Грейсона Толливера, если это похищение в конечном итоге послужит благой цели. Конечно же, послужит! Все, что делало Гипероблако, служило благой и великой цели.
Но поступать правильно – нелегкий труд! И Гипероблако подозревало, что в ближайшем будущем делать правильные и мудрые вещи будет все сложнее и сложнее.
Сейчас люди просто неспособны понять это, но в конце концов поймут. Гипероблако верило в это, но не потому, что так подсказывало ему его виртуальное сердце, в потому, что оно просчитало шансы за и против.
* * *
– Вы что, думаете, я вам что-то скажу, если вы меня не отвяжете от стула?
Неожиданно все трое бывших агентов Нимбуса, едва не отталкивая друг друга, бросились освобождать Грейсона. Их уважению к Грейсону и смирению перед ним не было предела – так же вели себя и тоновики. Живя последние несколько месяцев уединенной жизнью в монастыре тоновиков, Грейсон был лишен контактов с внешним миром и не знал, какое место он в нем занимает. Но теперь ему кое-что становилось понятно.
Как только Грейсон был развязан, бывшие агенты облегченно вздохнули, словно почувствовали, что избежали наказания за медлительность.
Как странно, подумал Грейсон, что власть может так быстро и полностью переходить из рук в руки. Троица агентов теперь всецело зависела от его, Грейсона, расположения. Он мог сказать им что угодно. Мог приказать им встать на четвереньки и лаять по-собачьи, и они бы исполнили его приказание. Он держал паузу – пусть подождут, потерпят!
– Эй, Гипероблако, – наконец произнес он. – У тебя есть что-нибудь, что я мог бы сообщить этим бывшим агентам Нимбуса?
Гипероблако принялось что-то говорить в наушник. Грейсон слушал.
– Вот как… Интересно, – сказал Грейсон.
Потом повернулся к главному среди агентов и улыбнулся настолько тепло, насколько позволяли обстоятельства.
– Гипероблако говорит, – сказал он, – что оно позволило вам похитить меня. Оно знает, что ваши намерения достойны понимания и уважения, госпожа директор. У вас доброе сердце.
Женщина порывисто вздохнула и приложила руку к груди, словно Гипероблако действительно дотянулось до нее и погладило ее сердце.
– Оно знает, кто я? – спросила она.
– Гипероблако знает вас всех троих, – ответил Грейсон. – Может быть, даже лучше, чем вы знаете себя.
Затем он повернулся к мужчинам и продолжил:
– Агент Боб Сикора; двадцать девять лет службы. Рейтинг хороший.
Потом подумал и ехидно добавил:
– Но не безупречный.
И продолжил, обратившись к человеку с блокнотом:
– Агент Тиньсю Цянь; тридцать шесть лет службы, специализация – мониторинг качества системы занятости.