Избранная - читать онлайн книгу. Автор: Вероника Рот cтр.№ 58

Дюжина Маркусов вторгается в круг света, все с одинаково равнодушными лицами держат один и тот же ремень. Когда Маркусы в очередной раз моргают, их глаза превращаются в пустые черные провалы. Ремни скользят по полу, покрытому белым кафелем. По моей спине ползет холодок. Эрудиты обвиняли Маркуса в жестокости. Единственный раз эрудиты оказались правы.

Я смотрю на Четыре… Тобиаса… Он словно примерз к месту. Обмяк. Он выглядит на много лет старше; он выглядит на много лет младше. Первый Маркус замахивается, перекидывает ремень за плечо, готовясь ударить. Тобиас отступает, вскидывая руки, чтобы защитить лицо.

Я бросаюсь между ними, и ремень хлещет по моему запястью, обвиваясь вокруг него. Жаркая боль поднимается к локтю. Я сжимаю зубы и тяну со всех сил. Маркус выпускает ремень, я разворачиваю его и хватаю за пряжку.

Я размахиваюсь ремнем как можно быстрее, плечевой сустав болит от резкого движения, и ремень ударяет Маркуса по плечу. Он вопит и кидается на меня, вытянув руки, его ногти похожи на когти. Тобиас толкает меня за спину и встает между мной и Маркусом. Он выглядит разъяренным, а не испуганным.

Все Маркусы исчезают. Вспыхивает свет, обнаруживая длинную узкую комнату с разрушенными кирпичными стенами и бетонным полом.

– Это все? – спрашиваю я. – Это твои худшие страхи? Почему у тебя всего четыре…

Я умолкаю. Всего четыре страха.

– А! – Я оборачиваюсь к нему. – Вот почему тебя называют…

При виде его лица слова вылетают у меня из головы. Его глаза широко распахнуты и кажутся почти уязвимыми в свете ламп. Губы приоткрыты. Если бы мы находились не здесь, я описала бы выражение его лица как благоговейное. Но я не понимаю, с чего бы ему смотреть на меня с благоговением.

Он берет меня под руку, прижимая большой палец к нежной коже над предплечьем, и притягивает к себе. Запястье все еще горит, как будто ремень был настоящим, но кожа такая же бледная, как и в других местах. Его губы медленно скользят по моей щеке, затем он крепко обнимает меня за плечи и зарывается лицом в шею, дыша в ключицы.

Мгновение я неподвижно стою, затем обвиваю его руками и вздыхаю.

– Эй, – тихо окликаю я. – Мы справились.

Он поднимает голову и пропускает мои волосы сквозь пальцы, заправляя их за уши. Мы молча смотрим друг на друга. Его пальцы рассеянно теребят прядь моих волос.

– Ты помогла мне справиться, – наконец говорит он.

– Ну…

У меня пересыхает в горле. Я пытаюсь не обращать внимания на нервные токи, которые пронизывают меня при каждом его прикосновении.

– Легко быть смелой, когда страхи чужие.

Я опускаю руки и небрежно вытираю их о джинсы в надежде, что он не заметит.

Даже если он и заметил, то промолчал. Он переплетает свои пальцы с моими.

– Идем, – говорит он. – Мне нужно показать тебе еще кое-что.

Рука в руке мы идем к Яме. Я внимательно слежу за своей ладонью. То мне кажется, что я держу недостаточно крепко, то, наоборот, что сжимаю его ладонь слишком сильно. Я никогда не понимала, зачем люди держатся за руки во время ходьбы, но затем он проводит кончиком пальца по моей ладони, я вздрагиваю и все понимаю.

– Итак… – Я хватаюсь за последнюю разумную мысль, которую могу припомнить. – Четыре страха.

– Четыре страха тогда, четыре страха сейчас, – кивает он. – Они не изменились, так что я продолжаю ходить сюда, но… так и не продвинулся дальше.

– Нельзя быть полностью бесстрашным, помнишь? – возражаю я. – Потому что тебе не все равно. Потому что ты хочешь жить.

– Я знаю.

Мы идем вдоль края Ямы по узкой тропинке, которая ведет к скалам на дне пропасти. Прежде я ее не замечала – она сливается с каменной стеной. Но Тобиас, похоже, хорошо с ней знаком.

Я не хочу испортить мгновение, но мне нужно знать о его проверке склонностей. Я должна знать, дивергент ли он.

– Ты собирался рассказать мне о своей проверке склонностей, – напоминаю я.

– А! – Он скребет в затылке свободной рукой. – Это важно?

– Да. Я хочу знать.

– Какая ты властная. – Он улыбается.

Мы достигаем конца тропинки и стоим на дне пропасти, где камни формируют неустойчивую почву, торча под острыми углами из бурной воды. Четыре ведет меня вверх и вниз, через небольшие разрывы, по зазубренным гребням. Мои ботинки цепляются за шероховатый камень. Подошвы оставляют на каждом камне мокрый след.

Он находит на краю, где течение незначительно, относительно плоский камень и садится, свесив ноги через край. Я сажусь рядом с ним. Похоже, ему здесь удобно, всего в нескольких дюймах над бурной водой.

Он отпускает мою руку. Я смотрю на зазубренный край скалы.

– Знаешь, кое-что я никому не рассказываю. Даже друзьям, – говорит он.

Я переплетаю и стискиваю пальцы. Здесь идеальное место, чтобы признаться в своей Дивергенции, если это действительно так. Рев потока не позволит нас подслушать. Не знаю, почему мне так тревожно от этой мысли.

– Мой результат был ожидаемым, – сообщает он. – Альтруизм.

– О! – Внутри меня что-то сдувается. Я ошибалась насчет него.

Но… если он не дивергент, то должен был получить результат «Лихость». И формально я тоже получила результат «Альтруизм»… если верить системе. Возможно, с ним случилось то же самое? И если так, почему он не говорит мне всей правды?

– Но ты все же выбрал Лихость?

– Пришлось.

– Почему тебе пришлось перейти?

Он переводит взгляд с меня на пустое пространство перед собой, как будто ищет ответ в воздухе. Ему не нужно отвечать. Я все еще чувствую призрак жалящего ремня на своем запястье.

– Ты хотел убраться подальше от отца, – говорю я. – Поэтому ты не хочешь быть лидером Лихости? Потому что тебе пришлось бы вновь увидеть его?

Он дергает плечом.

– Да, и к тому же я чувствую, что мне не место среди лихачей. По крайней мере, среди тех, в кого они превратились.

– Но ты… потрясающий. – Я умолкаю и прочищаю горло. – В смысле, по меркам Лихости. Четыре страха – неслыханно! Как ты можешь отрицать это?

Он пожимает плечами. Похоже, ему нет дела до своего таланта или положения в Лихости, и именно этого я ожидала бы от альтруиста. Не уверена, как это расценивать.

– У меня есть теория, что самоотверженность и храбрость не так уж далеки друг от друга, – произносит он. – Тебя всю жизнь учили забывать о себе, и при появлении опасности это становится твоим первым побуждением. С тем же успехом я мог бы вступить в Альтруизм.

Внезапно я чувствую тяжесть. Для меня всей жизни оказалось недостаточно. Мое первое побуждение – по-прежнему самосохранение.