— Ты ведь шутишь, да?
— Я не из тех, кто шутит.
— Грэм, — начала говорить я, но потом закрыла рот и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы сдержаться и не ляпнуть того, о чем впоследствии пожалею. — Ты можешь хотя бы на секунду почувствовать себя виноватым за свое поведение в музее?
— Виноватым? Я подпишусь под каждым словом, сказанным в тот вечер.
— Под каждым словом? — удивленно ахнула я. — Значит, ты не испытываешь сожаления?
Он выпрямился и засунул руки в карманы джинсов.
— Конечно, нет. Я всего лишь сказал правду, и очень жаль, что из-за своей повышенной эмоциональности ты не в состоянии принять ее.
— Твое представление о правде сильно отличается от моего. В твоих словах вообще ни капли правды. Просто ты решил высказать вслух свои занудные, никому не интересные домыслы. О чем, кстати, тебя никто не просил.
— Он обращался с тобой, как…
— Грэм, просто остановись. Никто не спрашивал твоего мнения по поводу его отношения ко мне. Никто не просил твоего совета. Я просто пригласила тебя на это мероприятие, решив, что вам с Тэлон скучно сидеть в четырех стенах, и пора бы немного отвлечься. Я ошиблась.
— Я не просил твоего сочувствия.
— Ты прав, Грэхем. С моей стороны глупость — протягивать руку помощи и пытаться наладить хоть какие-то взаимоотношения с отцом моей племянницы.
— Ну, ты сама виновата. Твоя потребность всюду совать свой нос — это нелепое ребячество. Ты позволяешь эмоциям управлять тобой, и это делает тебя слабой.
Я ахнула, не веря своим ушам, и покачала головой.
— То, что я не такая, как ты, не означает, что я слабая.
— Не делай этого, — тихо сказал Грэм.
— Не делать чего?
— Не заставляй меня чувствовать раскаяние из-за своих комментариев.
— Я и не пытаюсь этого делать.
— Тогда из-за чего это происходит?
— Не знаю. Может, это твоя совесть?
Он прищурил свои темные глаза, но тут заплакала Тэлон, и я направилась в сторону ее комнаты.
— Нет, — сказал Грэм, — ты можешь уходить, Люсиль. Твои услуги больше не нужны.
— Это глупо, — сказала я. — Я могу успокоить ее.
— Нет. Просто уходи. Ясно ведь, ты хотела уйти. Вот и уходи.
Грэм был жестоким монстром — порождением стечения самых чудовищных жизненных обстоятельств. Он был до боли красив в своем мрачном трагизме. Его слова гнали меня прочь, а глаза умоляли остаться.
Я прошла мимо него. Наши плечи соприкоснулись. Выпрямившись, я заглянула в его темные глаза.
— Грэхем, я никуда не собираюсь уходить, так что можешь не надрывать голосовые связки, пытаясь выгнать меня отсюда.
Входя в комнату Тэлон, я подсознательно ожидала, что Грэм попытается меня остановить, но он даже не последовал за мной.
— Привет, милая, — сказала я, когда взяла Тэлон на руки. Умом понимала, что не виделись мы с ней чуть меньше недели, но готова была поклясться — за это время она подросла. Светлые волосики стали гуще, а шоколадного цвета глазки радостно блестели. Она даже улыбаться стала шире, несмотря на горячий лоб и легкое покашливание. Тихонько напевая себе под нос, я положила ее на коврик, чтобы сменить подгузник, и Тэлон тут же подарила мне яркую улыбку. Я подумала: а будет ли улыбка ее отца такой же прекрасной, как у дочери? Если только он вообще когда-нибудь улыбается. Интересно, как бы выглядели его полные губы с приподнятыми уголками.
Минут тридцать Тэлон сидела в качелях, и я читала ей книжки, лежавшие на маленькой этажерке. Она улыбалась, хихикала, мило агукала и забавно морщила носик. В конце концов, она уснула, и я рискнула переложить ее в кроватку. Судя по виду, ей было не очень комфортно спать в качающемся взад-вперед кресле.
— Примерно через час нужно дать ей лекарство, — сказал Грэм, вынуждая меня оторвать взгляд от спящего ребенка. Я повернулась и увидела его, стоящего в дверном проеме с тарелкой в руке.
— Я… — Он переступил с ноги на ногу, избегая встречаться со мной взглядом. — Мэри приготовила мясной рулет и картофельное пюре. Я подумал, что, возможно, ты голодна, но вряд ли захочешь есть вместе со мной, поэтому… — он поставил тарелку на комод, — …вот, возьми.
У меня мозг взрывался от того, с какой скоростью Грэм переходил из одного состояния в другое: насколько человек, которым он был на самом деле, отличался от того, каким он себя преподносил окружающим. За сменой его лиц невозможно угнаться.
— Спасибо.
— Не за что. — Грэм по-прежнему не смотрел мне в глаза, но я заметила, как он сжимал и разжимал кулаки. — В тот вечер ты спросила меня, что я чувствую. Помнишь?
— Да.
— Можно я отвечу сейчас?
— Конечно.
Когда он поднял голову и наши глаза встретились, я готова была поклясться, что он своим взглядом словно сжал мое сердце. Его губы приоткрылись, и я приготовилась впитать каждое слово.
— Я чувствовал гнев. Огромную злость на него. Он смотрел на тебя так, словно ты недостойна его внимания. Весь вечер, знакомя тебя с людьми, он оскорбительно отзывался о твоем наряде. Он говорил о тебе так, будто ты недостаточно хороша для него. И он — Господи Боже! — пялился на других женщин, стоило тебе повернуться к нему спиной. Он показал себя бесчувственным, грубым, законченным идиотом. — На долю секунды Грэм опустил голову, а потом снова взглянул мне в глаза. В его когда-то холодном взгляде сейчас была нежность и забота. — Он полный идиот, раз не увидел, что в том зале ты была самой красивой женщиной. Да, Люсиль, я понимаю, ты очень своеобразная девушка, хиппи… ты полностью открыта и временами кажешься нелепой, но как он смеет требовать, чтобы ты изменилась? Кто он такой? Ты… Ты настоящий подарок. С лепестками роз в волосах и ярком платье. А он обращался с тобой, как с недостойной рабыней.
— Грэм… — начала я, но он поднял руку.
— Я прошу прощения за то, что причинил тебе боль и обидел твоего парня. Просто тот вечер напомнил мне о прошлом, в котором я когда-то жил. Я сожалею, что позволил себе подобную выходку.
— Я принимаю и ценю твои извинения.
Он слегка улыбнулся мне, развернулся и вышел, оставив меня гадать, что же такого произошло в его прошлом, отчего Грэму до сих пор так больно.
Глава 12
Канун Нового года
— Книга попала в список бестселлеров по версии «Нью-Йорк Таймс» именно сегодня. Ты представляешь, что это значит, Грэм? — спросила Ребекка, застилая стол новой скатертью.
— Очередной повод для отца напиться и похвастаться перед людьми своим домом, — пробормотал он, но достаточно громко, чтобы она услышала.
Беззвучно смеясь, она взяла шикарную атласную сервировочную дорожку и протянула Грэму один конец.