— Он что, не женат?
— Холостяк. Родители живут в Москве… Он, хотя и одинок, особняк себе купил. Незадолго до гибели Тимошковой его видели вместе с ней в ресторане.
Шатров задумался. Густые брови его сошлись близко-близко…
— М-да, — выдохнул он через минуту, снял очки и прищурился: — Что же получается?
— Получается, что Пестряков должен рассказать нам, куда он второго июля увёз Ирину и что ему понадобилось в тот день в овраге Анютиной рощи.
— Правильно, — согласился Шатров. — Вот теперь можно потолковать с ним обо всём, и откровенно.
— Так я пошёл…
— Куда?
— В прокуратуру, к Антонову.
— Поздно уже.
— Ничего. Посоветуемся и, может, махнём с ним прямо к Пестрякову.
— Ну уж одни не ходите, — встревожился Шатров. — Мало ли что. Будьте осторожнее!
— Так я Берестовского прихвачу. Да вы не беспокойтесь, всё будет нормально.
9
Однако откровенного разговора с Пестряковвым не получилось.
Было ещё не так темно, когда Ракитин с Антоновым, захватив с собой Берестовского, подъехали на прокурорском газике к дому Пестрякова. Особняк выглядел солидно. У крыльца застыли старые липы. Они словно осматривали каждого, кто приближался к нему, словно взвешивали все «за» и «против» радушного приёма.
«Ничего, примут», — подумал Сергей. Он вышел из машины и быстрой походкой направился с Антоновым к дому. Берестовский едва поспевал за ними.
Ракитин первым поднялся по ступенькам крыльца, нажал кнопку звонка. За дверью — лёгкие шаги. Приоткрылся глазок.
— Вам кого? — послышался мягкий мужской голос.
— Откройте, пожалуйста, — попросил Сергей.
Щёлкнул замок. Распахнулась тяжёлая дубовая дверь. Сомнений у Ракитина не было: перед ним стоял Пестряков — лет тридцати, красивые черты лица, бледно-голубые глаза, тщательно расчёсанные на пробор огненно-рыжие волосы…
— Гражданин Пестряков? — уточнил Ракитин. — Мы из милиции, — отрекомендовался он, так как вся группа была в штатском.
Пестряков заметно встревожился. Но в следующее мгновение с деланным простодушием спросил:
— Из милиции? Ко мне? Но почему?
Антонов вышел вперёд.
— Собственно, мы не совсем точно представились. Мои товарищи действительно из милиции, а я — следователь прокуратуры Антонов. Вот моё удостоверение.
Хозяин особняка смерил Антонова изучающим взглядом, однако на его удостоверение даже не взглянул.
— Вы что, пришли меня арестовать?
— Нет, почему же?
— Вас так много.
Лицо Пестрякова было спокойным, но глаза озабоченно перебегали с одного пришедшего на другого.
— Много? — переспросил Ракитин. — Пусть это вас не волнует. Нам бы хотелось кое о чём переговорить с вами.
— Прямо сейчас?
— А вы что, возражаете? Может, вам здесь беседовать неудобно? Тогда перенесём место встречи.
— Нет-нет, проходите, пожалуйста. — Пестряков преувеличенно любезно сделал приглашающий жест. — Прошу… Только извините — я по-домашнему, в пижаме…
— Ничего, ничего, — отозвался Антонов. — Мы с вами и в таком виде потолкуем.
Пройдя просторную, хорошо обставленную переднюю (Берестовский в ней и остался), Антонов с Ракитиным очутились в большой нарядной гостиной. Сергей осмотрелся. Пол весь был покрыт огромным тёмно-бордовым ковром. В переднем углу стоял чёрный рояль. Напротив — поблёскивал полировкой импортный бар, рядом находился невысокий столик с удобными креслами. На стенах в золочёных рамах темнели картины. У окна, полузакрытого тяжёлыми шторами, стоял на ножках включённый телевизор, передавали какой-то весёлый эстрадный концерт…
— Хорошо живёте, — отметил Ракитин.
Лицо Пестрякова приняло холодное выражение. Он выключил телевизор, опустился в кресло.
— Ну, я вас слушаю.
Антонов сел рядом.
— Это мы хотим вас послушать.
— О чём?
— О Тимошковой.
— А в чём дело?
— Вам разве не известно, что она исчезла?
— Я-то здесь при чём?
— Второго июля, то есть в день исчезновения Ирины, вы увезли её в своей машине.
— Что-то не помню.
— А пьяного парня с усиками помните? Он разговаривал тогда с Ириной. Может, устроить с ним новую встречу?
Выражение спокойствия исчезло с лица Пестрякова.
— Не надо. Я вспомнил.
Он потянулся к бару за сигаретой.
— Кстати, его расчёску-то зачем взяли? — спросил Антонов будто из любопытства.
— Да так. Пожалел, что в пыли валялась, — машинально ответил Пестряков, явно сбитый с толку.
— Ну и куда вы увезли Ирину?
— На вокзал. Она собралась на выходной к знакомым.
— И уехала?
— Да. Сам посадил на ленинградский поезд.
— Тогда каким же образом труп Ирины оказался в овраге Анютиной рощи? А рядом — та самая расчёска, о которой шла речь?
Пестряков нервно покусывал тонкие губы. По его лицу ещё гуще рассыпались веснушки. Он понял, что попался, и зло ответил:
— Не знаю. Ни в каком овраге я не был.
— А вот молочница Лебедева видела вас там.
Глаза Пестрякова вспыхнули от внезапной ярости.
— Это вы про старуху, что ли? Да она из ума выжила! Нашли, кого слушать.
Антонов поднялся с кресла.
— Ну что же, придётся произвести у вас обыск. Не очень-то правдиво вы отвечаете на вопросы.
Пестряков озадаченно взглянул на него и опустил голову. Сигарета его погасла. Он швырнул её в пепельницу, дрожащими руками налил из сифона стакан шипучки и с жадностью выпил её.
Антонов подошёл к Сергею.
— Надо пригласить понятых.
— Хорошо, — ответил он.
Неожиданно за его спиной послышался шорох. Сергей оглянулся. И тут же оказавшийся рядом Пестряков с неимоверной силой отшвырнул его на ковёр, одним ударом сбил Антонова с ног и — как был в пижаме и тапочках, так и метнулся в прихожую.
Ракитин вскочил с пола: «Неужели уйдёт?» Но Пестряков не ушёл. Нарвался на Берестовского. А уж того природа силушкой не обидела. Пестряков только охнул и сразу замер в его железных объятиях.
Сергей бросился к следователю. Тот неловко лежал у опрокинутого столика. Из пробитой головы сочилась кровь.
Ракитин заметался, не зная, что предпринять. Наконец подхватил следователя и потащил к машине. Потом, уже доставив Антонова в больницу, он вернулся в дом Пестрякова и с Берестовским провёл там обыск.