В комнатенке установилось гробовое молчание. Серж только и мог, что глядеть на хозяина непонимающим взглядом, не моргая и не имея сил вдохнуть.
— Как оседлать коня? — выдавил маркиз.
— Ну да… этого своего… Фабуса… Фубуса… Хороший, к слову сказать, конь. Кто такие эти дю Вирили? Видно, что благородные, но конь-то каков! Эх, Ваша Светлость! А ведь мальчишка и держаться-то толком на нем не умеет…
Разглагольствования хозяина постоялого двора резко прервались оттого, что маркиз де Конфьян в ярости схватил его за ворот и хорошенько встряхнул:
— В котором часу уехал дю Вириль? — процедил он сквозь зубы, еще сильнее пугая и без того перепуганного хозяина своим недобрым взглядом.
— Так говорю же, Ваша Светлость, ночью еще… — заплетающимся языком ответил тот. — Вскоре после того, как вы, Ваша Светлость пригласили к себе Аделину.
— Дьявол! — воскликнул Серж де Конфьян, отпустив незадачливого владельца постоялого двора. Смертельно бледный, он перевел взгляд на окно, где все еще продолжала лютовать метель.
— Что Игнис? — тихо спросил маркиз не своим голосом.
— Хворает, Ваша Светлость. Но я велел конюху укрыть его потеплее да отпаивать вином с настойкой из шалфея. Хуже оттого ему точно не станет.
— Где я могу купить коня? — ровно произнес он.
— Да почем мне знать, Ваша Светлость. Метель-то никак не проходит.
— Я спросил, где я могу сию минуту купить коня! — взревел Серж, чувствуя, что еще немного, и он разнесет этот окаянный постоялый двор со всеми его сырами, винами и шлюхами.
— Да бери моего, только заткнись! — поднял со стола голову один из хмурых пьяных да не выспавшихся рыцарей.
Серж ошалело оглянулся на подавшего голос мужчину. Снял с пальца перстень и бросил на стол в качестве платы.
— Инцитат в конце конюшни. Гнедая упрямая скотина! — пробурчал рыцарь, заваливаясь дальше спать.
Оставалось дело за малым. Найти Катрин. Понять, куда она могла сбежать среди ночи в этакую метель. И молить Бога о том, чтобы она была жива, поскольку он не то что не сумеет простить себе ее гибели, он ходить по земле более никогда не сможет.
ХХХ
24 декабря 2015 года, Париж
— Вроде бы даже красивая елка, — повернулся Его Величество к Мари. — А если еще на нее надеть все эти… украшения, — кивнул он на два ящика елочных игрушек, которые после долгих поисков под руководством Мари были обнаружены в кладовке. — Показывай, что делать дальше.
Мари грустно улыбнулась и, встав с дивана, проковыляла к ящику с игрушками. Присела возле них и достала яркий, обманчиво-веселый синий шар. Глядя на него, она подумала о том, что еще немного и расплачется. Все это казалось неправильным и нереальным. Этого не могло быть! Не могло! Начиная с того проклятого утра, как она застала Мишеля с маркизой де Конфьян и заканчивая сегодняшними приготовлениями к Рождеству, когда вокруг нее рушится вся ее жизнь. Почему, черт подери, этот шар синий? Он не должен быть синим! Все вокруг могло быть либо белым, либо черным.
— Ты помнишь мой дом в Бретиньи-Сюр-Орж? Чердак помнишь? Мы туда ходили за коробками… Ты там еще чуть не проболтался про ожерелье…
Мишель удивленно взглянул на нее. Подошел к ней и взял из ее рук шар. Красивый и яркий. Заглянул в коробку. Там было еще много таких. Красивых и ярких.
— Помню, конечно, — ответил он. — С чего ты вдруг?
— Там были самые лучшие на свете игрушки. Из моего детства. Некоторые из них еще довоенные — из детства бабушки. В смысле… У меня, конечно, не было бабушки, но матери моего приемного отца. Жаль, что я тогда так ничего и не успела оттуда перевезти. А теперь придется обходиться… этим.
— Не жалей. Эти тоже красивые. Должно получиться нарядно, — он помог ей сесть на диван. — Ты будешь говорить, что и как, я буду вешать.
А в следующем году для их сына игрушки она будет вешать уже одна. И почему-то эта мысль поразила ее. Поразила так сильно, что она изумленно посмотрела сначала на елку, потом на шар в руках Мишеля, а потом на него самого.
— Все просто. Берешь этот шар и цепляешь на любую ветку. Какая больше нравится. Этот можешь повесить где-то по центру. А потом, когда повесишь, подойдешь и поцелуешь меня. Это обязательно.
Его Величество сделал в точности, как она сказала — повесил несколько шаров. Посмотрел со стороны. Усмехнулся. Чего только не придумают!
— По-моему, красиво получается, — сказал он Мари, усаживаясь рядом с ней на диван. И поцеловал ее, как она и просила. Потому что и сам знал — это обязательно. Времени осталось совсем мало. Совсем… И поцелуй у него вышел печальный… безнадежный…
— Очень красиво получается, — тихо ответила Мари и оплела руками его шею. — Давай придумаем, что у нас будет на ужин. А еще надо решить с подарками. На Рождество у нас дарят подарки друг другу. Так полагается.
— Подарки? Что же я смогу тебе подарить?
Мари печально улыбнулась и устроила голову на его плече.
— Оставишь мне свой костюм, — хохотнула она. — Я буду его стирать и проветривать. Прости… дурацкая идея. Я не подумала. Беременность плохо влияет на мои умственные способности.
Он обнял ее за плечи и прижался губами к ее волосам. И в полной тишине глухо попросил:
— Мари, вернись со мной!
Вдруг все стало просто. Стоял ли выбор? Стоял ли он хоть минуту с того дня, как в ресторане семьи де Савинье она увидела его, склонившимся в настоящем рыцарском поклоне? Ведь она же сама сказала Маглору Форжерону, что пожалеет о том, что потеряла его в ту же минуту, как окажется на восемь веков вперед.
Мари подняла глаза и внимательно всмотрелась в его черты, будто замершие в ожидании ее ответа. И пересохшими губами прошептала:
— Видимо, придется. Кто-то же должен научить трезмонцев ставить эту чертову елку на Рождество. Посмотри… У тебя все шары с одного края. А справа пустота.
Он слышал ее — и не верил. Смотрел в ее глаза — и не верил. А потом сгреб ее в охапку и выдохнул:
— Правда?
— Правда. Так что можешь порадоваться за трезмонцев.
— Я рад, Мари. Очень рад. Я сделаю все, чтобы однажды ты простила меня.
— Вот как? — хмыкнула она. — Так, оказывается, тебя все-таки есть, за что прощать. Ну, ты и врун, Мишель…
Часы пробили полдень, перебивая ее. Мари тихонько хихикнула. И поцеловала короля Трезмонского.
И в этот самый момент с морозным ветром, распахнувшим балкон, в квартиру ворвался с развевающимися полами черного плаща Великий магистр Маглор Форжерон. И, воздевая руки к небу, воскликнул:
— Mentulam Caco! Вы с ума сошли! И решили свести с ума меня!
— Чем вы опять недовольны, Великий магистр? — спросил его Мишель, недовольный тем, что их с королевой уединение было нарушено.