В Требуле вышло лучше. Там он хотя бы был человеком без прошлого, будущего и даже без настоящего.
- Поехали, - командным тоном разорвал тишину между ними Юбер. – Я полагаю, сегодня мы обойдемся твоим автомобилем.
- Как скажешь, - спокойно ответила Аньес.
Он отворил дверь и пропустил ее впереди себя. Попрощался с лейтенантом Дьеном. И бросал краткое «до свидания» и «хорошего вечера» всем встречавшимся им на пути. В ее машину Анри садился, не таясь от подчиненных. И ей почему-то думалось, что, может быть, это не самый дурной знак. И доро́гой до Парижа она лихорадочно соображала, как умудрилась загнать себя в угол.
Когда Аньес решила во что бы то ни стало переговорить с Юбером, то и правда не ставила себе никакой определенной цели. Ей просто хотелось посмотреть ему в глаза после всего, что он заставил ее чувствовать последние дни, пока она металась в горячке придумывая одно решение за другим.
Ну вот и посмотрела! Его сердитый, холодный, обволакивающий и полный желания темный взгляд не оставил ей выбора. И она испытывала животный страх перед тем, на что решилась, потому что никак не могла от себя этого ожидать – довольно уже было грязи на ней за два предыдущих года с Гастоном. Делать грязь еще и из Юбера она не собиралась. Но он сам принуждал ее к этому. В тот момент, когда с мрачным прищуром раздевал ее одним только блеском собственных глаз, откинувшись на спинку стула. Достаточно было просто почувствовать, что в каком-то самом первобытном смысле этот мужчина, как и все прочие, в ее власти, она бросилась с головой в эту пропасть. Да, страшно! Но, что ужасно, Аньес ведь этого хотелось. Его хотелось!
Нет, не так, как теперь, в эту минуту, когда она угодила в собственный кошмар. А по-настоящему. Но что, если ей остается только эта извращенная форма близости, потому что по-настоящему он никогда ей не поверит? Вердикт Лионец вынес два года назад, когда прошел мимо ее дома. Она для него всегда виновна.
Аньес разомкнула губы лишь двадцать минут спустя, на самом въезде в Париж. Коротко спросила: «Куда?»
Юбер чуть заметно качнул головой, будто бы в замешательстве, или, может быть, их просто подбросило на колдобине, и проговорил: «Ко мне».
«Я по-прежнему знаю твой номер, но не знаю адреса».
«Я все тебе расскажу».
А когда они добрались, и он подхватил ее под локоть, ведя за собой мимо консьержа и потом по лестнице, ей вдруг подумалось, что вот так с нею в первый раз. Так откровенно, низменно и одновременно с тем – желанно. Они поменялись ролями, и это страшно возбуждало что-то в ее нездоровой голове, отчего к щекам приливала кровь, а мысли бились о стенки черепа, образуя и разбрасывая пену, будто бы они волны в океане.
Тогда, в прошлой жизни, она приводила его к себе, как бродячего пса. Мыла дочиста, кормила, позволяла согреться. И получала ту часть тепла, что может дать такое же бесприютное существо, как она сама. Сейчас – он ее забрал к себе. Все остальное – лишь фасад, за которым это она бродячая.
В его жилище, куда он ее впустил, царил порядок педанта, которым Юбер не был, если судить по тому, что Аньес о нем знала. Значит, здесь убираются, а он и правда только ночует, будто в гостиничном номере.
Тут имелись комната и небольшая кухонька. В кухню он и проследовал, едва помог ей раздеться и примостил ее вещи на вешалку, на которой была только его одежда. Аньес, как ребенок, который боится, что родитель исчезнет из поля зрения, шла за ним. Стол, два стула, плита, кран. На столе – блюдо, накрытое салфеткой. Вся мебель и даже стены выкрашены в оттенки коричневого, который Аньес не понравился, как не понравилась и вся скудность обстановки. Впрочем, что здесь еще может быть нужно? Что может быть нужно мужчине вроде него?
Да и все эти наблюдения выходили какими-то не до конца осознанными, будто бы Аньес лишь краешком мыслей отмечала про себя все, что видела. Внимание ее было сосредоточено на человеке, который стоял здесь, крепко взявшись ладонями за спинку стула так, что побелели костяшки, и буравил ее тяжелым взглядом. Все остальное – как сквозь туман.
- Будешь вино? Или могу сварить кофе, - Юбер потянулся к блюду, снял с него салфетку и криво усмехнулся: - На ужин мясной пирог от мадам Турнье.
- Мадам Турнье? – пересохшими губами переспросила Аньес. В виске долбило от напряжения.
- Да… жена хозяина. В стоимость комнаты входят завтраки и обеды, а поскольку я никогда не обедаю, прошу оставить что-нибудь на ужин. Иногда забираю на кухне, а когда они убираются, то приносят сюда сами.
- Это хорошо, что сегодня тебе не нужно бежать на кухню.
- Хозяин из меня всегда был не слишком умелый. Так ты будешь пить?
- Нет, не буду, - Аньес уронила лицо в ладони и вдавила пальцы в лоб. Потом переместила их к вискам. Ничего не желало униматься. Руки свесились вдоль тела. – И кофе не вари.
Юбер вздрогнул и опустил глаза. Она понимала, что он еле сдерживает себя. Для человека с подобным норовом требовалось большое усилие. Так на сколько же его хватит?
- Послушай, Анри, я ведь ничего не прошу, кроме возможности уехать туда, где смогу помочь тем, что умею делать лучше всего, где буду чувствовать себя нужной. Мои взгляды здесь не играют ровно никакой роли. Ты ведь тоже… ты служишь… Ты не задаешь вопросов, а делаешь то, что должно в твоем положении, ты…
- Замолчи, - отчетливо проговорил Юбер и резко вскинул на нее пылающий взгляд. Слушать, как она озвучивает его собственные мысли, было невыносимо. Где, когда, как он был неосторожен, чтобы она могла их прочесть? Или била наугад и попадала прямо в его сердцевину?
Он оставил в покое спинку стула, за которую держался до этого мгновения, чтобы только не наброситься на Аньес – так велико было желание то ли поцеловать ее, то ли свернуть ей шею. И в два скорых шага оказался рядом. Его протянутая к ее лицу ладонь. Большим пальцем от уголка приоткрывшегося рта к щеке. Щека горит под его прикосновением. Глаза горят тоже. Испугом и чем-то еще. Юбер втянул носом воздух и потянулся к ее губам, вечно накрашенным, вечно красным.
Аньес дернулась и отвела голову в сторону. И уже не в его мыслях, а наяву проговорила:
- Не поступай с нами так, Анри.
- Не поступай с нами так, Анри.
- Почему? Другим можно? Другим ты и за меньшее позволяешь?
Кажется, сильнее унизить и себя, и ее было уже нельзя. Он был готов на все что угодно, лишь бы сейчас она влепила ему оплеуху и ушла. Но даже отворачивая голову, Аньес оставалась. Потому что, подобно ему, шла до самого конца. Они и правда как две катастрофы. Им нельзя было пересекаться.
- Это цена? – прошептала она.
- Называй как нравится.
Ее медленный кивок. Этим кивком Аньес почти что его прикончила.
А потом ему снесло голову в тот момент, когда уже она сама приникла к его рту своим. Они прижимались друг к друг так тесно, будто бы стремились срастись телами. Будто бы только так, а не иначе можно хоть как-то пережить взаимное разочарование, постигнувшее их. Они стали близки тогда, когда не должны были. А сейчас, отчаянно нуждаясь друг в друге, делали все, чтобы оттолкнуться один от другого навсегда. Именно так – прижимаясь телами.