Она направилась к двери, но та отворилась, и в избушку вошел извалянный в снегу Крутов. Адель едва успела опустить очки. Ее изумил его вид: шлем сидит набекрень, куртка в нескольких местах прострелена, но кровь сочится только из глубокой борозды на шее.
– Потешно… А я гадаю: куда вы пропали?..
– Гадаешь? Нашелся Нострадамус! Ты что, и стрельбы не слышал?
– Нет… Ветер… А что случилось?
– Этот недоносок… который с нами летел… зарезал лопаря. И меня хотел завалить, а потом сбежал… Тати не жнут, а погоды ждут.
Каждое его слово было беспардонной ложью. Адель почти не знала Вадима, но не могла представить себе, как он режет человека. А вот Крутов бы с такой задачей справился. Вон и нож, весь в пятнах, у него в руке.
– Где Вадим? – спросила она, отступая в угол. – Не выдумывайте… Вы сами их обоих зарезали, да?
– Злое ремесло на плаху занесло, – процитировал Крутов невпопад очередную народную мудрость и приблизился вплотную. – Некогда мне лясы точить. Где твой кусок карты? Отдай! Все равно он тебе не нужен.
– Так вы из-за карты? Не отдам! Вы меня тоже убьете… как их…
– Отдавай, щенок! – Крутов мастерской подсечкой свалил Адель на пол, насел сверху. – Где спрятал? Здесь?
Адель отбивалась, как рысь, но он был сильнее, расстегнул на ней куртку, залез в пазуху. На миг смешался.
– Э… Что это у тебя?
Адель изловчилась и укусила его за палец. Он влепил ей пощечину, от которой потемнело в глазах.
– Надо же! Как это я в тебе мокрощелку не разгадал? Провела, нечего сказать… Суженую-ряженую мерином не объедешь.
Разглагольствуя, он прощупал-таки сокровенные места и нашел то, что искал. Адель чувствовала себя набитой дурой: надумала же спрятать заветную бумагу в типично женском тайнике, известном еще по романам Ричардсона!
– Один плюс один равно два, – промурчал довольный Крутов.
Он слез с Адели, положил в окошечном свете на стол свой обрезок карты, прибавил к нему тот, что отнял. Сдвинул их краями, соединив друг с другом.
– Еще б и третий сюда!..
Адель, ощущая себя оскверненной, вскочила с пола, схватила стоявшую у печи кочергу и замахнулась ею, чтобы размозжить обидчику череп. Крутов лезвием ножа парировал удар. Клинок погнулся, но и кочерга выскочила из руки Адели, загремела, стукнувшись о порог.
– Вспыльчивый нрав не бывает лукав. Уважаю смелых, но они чертовски докучливы. Не знаю, мамзель, как вас по имени-отчеству, но вы мне надоели.
Крутов взмахнул ножом, и пасть бы Адели мертвой, если бы за дверью не послышался стук сапог, с которых оббивали снег.
– Кто-кто в мой тэрэм пожаловал? – донесся снаружи густой баритон.
Крутов мигом отскочил, спрятал нож за голенище. В избенку просунулся тучный кавказец в папахе и бурке – ни дать ни взять чабан, сошедший с предгорий, где пас отару.
– Ыбрагым, – представил он себя с важностью. – А вы кто будэтэ? Куда пут дэржитэ?
От него веяло такой монументальной мощью, что Крутов, не остановившийся бы перед новым убийством, струсил, закурлыкал что-то про падение аэроплана и необходимость срочно добраться дл Большой земли.
– …Благодаря этому джигиту я и жива, – призналась Адель Вадиму. – Он нас голубичным вином напоил, накормил шашлыком из оленины. В тот же вечер у него заночевал почтарь, который ехал в Колу. Крутов отправился с ним, я отказалась. Лучше было остаться с горцем, чем с этим выродком. Ибрагим – потешный, песни мне пел по-черкесски. Про малую родину рассказывал, тосковал по ней очень… А через день меня забрал ямщик, который ехал в Кондопогу. Так я выбралась из этого края, будь он трижды проклят. Крутова больше не встречала, он меня не искал, да и зачем?
– Зато он искал меня, – вложил Вадим свой камешек в возводимое Аделью словесное здание. – И ты все это время провела в Карелии?
– Потешно! Что я там забыла? Алкоголики да дикое зверье, еще хуже, чем здесь… В Питер возвращаться не стала, не хотелось после наших приключений попасть под каток. Уехала на юг, попросилась на фронт. Летунов не хватало, поэтому взяли без расспросов… После большевистского переворота вступила в армию Деникина, воевала до двадцатого года. Когда красные нас погнали, стала думать, куда податься. Звали в Америку, обещали должность консультанта в Комитете по аэронавтике. Отказалась… Что мне делать на чужбине?
«Патриотка, твою за ногу… – пронеслось в голове Вадима. – Что-то она темнит. Или уже тогда задумала вернуться сюда и поискать ящик, или…»
– Осталась в России. Отклеила бородку, вытащила из-за плинтуса старые документы… в общем, снова стала женщиной. Надеялась где-нибудь пристроиться. Приехала в Петроград. Потешно… Генштаба уже нет, Беляева распылили – кого бояться? Ан нет – выведали каким-то образом про моего папу-следователя, стали домогаться в обмен на неприкосновенность. Плюнула, забралась снова туда, где поглуше. Сестринское дело знала, взяли докторшей… А чего это я перед тобой исповедуюсь, будто ты архиерей?
А чтоб тебя! Сейчас прервется и не расскажет самого интересного.
– Я ведь и теперь тебя люблю, – сделал Вадим признание, весьма далекое от истины. – А ты? Неужели все это было притворством?
Еще каким! Он видел ее душонку, как на рентгене: корыстолюбивая, вероломная, низменная… Что же раньше-то мешало избавиться от самообмана?
– Я после Миши никого не любила. И не полюблю. С любовью покончено. А тебя я, как кобелька, на поводке водила. Потешно… Вседержитель со мной в рулетку играет: сначала отнял все, загнал, как норушку, в запечье, а сейчас вот сторицей возвращает. Когда ваш поезд под Лоухами остановился, я и не знала, какое мне счастье привалило. Но увидела тебя, и сердце екнуло! А ты меня не признал…
– Как признать, если я твоего настоящего лица не видел?
– Потешно… А и видел бы – не помогло б. Я за эти девять лет изменилась: была девчонкой, стала взрослой, поумнела… Ты еще слова не успел выговорить, а я уже просчитала, что и как делать.
– Прикончила Яакко, нашего единственного врача. У тебя был ланцет, лежал в сумке. Ты подошла, заговорила… Яакко подвоха не ожидал, улыбался, называл тебя «маленькая девуська». А ты ему – р-раз! – и по горлу. Знала, как р-резануть, чтобы с одного удара… А Непей-Пиво постругала, чтоб не до смерти, и потом зашила – показала свое мастерство. Я сам упросил Барченко взять тебя в экспедицию!
– На то и был расчет, дурачок. Доехала с вами до Сейда, дорогой узнала, что ты ни черта не помнишь и карты у тебя нет. Захандрила, конечно. Но тут Крутов…
…Он выманил ее из вежи ночью, когда Вадим после бурного совокупления спал беспробудным сном. Крутов пошел на риск – простучал морзянкой в стену: Мишаня, выйди, я тебя жду. Сыграл на природном женском любопытстве. Адель вышла, вооруженная «манлихером», он поманил ее издали, зазвал на опушку, подальше от почивавшего лагеря. И вот, стоял напротив – в своей черной сутане, с искусственными медвежьими лапами на ногах. Поддернул на голове куколь, открыл лицо.