Что-то в ее голосе – высоком, прерывающемся – поразило
Бабкина, и он обернулся.
Когда Ковригин вынул ключ зажигания, Лена, смотревшая в
окно, не отрываясь, резко спросила:
– Что мы здесь делаем?
– Ты сама просила привезти тебя к учительнице…
– Она живет в этом подъезде?
– Да.
– И на каком этаже?
– На пятом.
Василий не понимал, чем вызваны ее вопросы, и оттого
растерялся. Он был готов к чему угодно, кроме того, что она начнет выспрашивать
его об адресе.
– На пятом? – переспросила Лена, наконец
обернувшись к нему, и он увидел, что лицо у нее непонимающее. – Как на
пятом? Подожди… Не может быть! В пятьдесят четвертой квартире?
Теперь настала его очередь изумляться.
– Да, там! Откуда ты…
– Ко-нец-кая? – отчетливо, по слогам выговорила
Лена. – Марта Конецкая?! Господи, но как… нет, это невозможно! Я же
разговаривала с ней! Я читала ее биографию! Там ни слова не было… Куда ты меня
привез?! Ты меня обманываешь!..
– Да тихо ты! – рассерженно рявкнул Ковригин, и
она осеклась. – Понятия не имею, кто такая Конецкая! Мурашова ее фамилия,
Валентина Мурашова!
Лицо женщины, вошедшей за ним следом в подъезд, показалось
Бабкину знакомым. Он определенно видел ее раньше и даже помнил собственное
ощущение – «смутно знакомое лицо»… Следом за женщиной образовался полный,
рыхловатый тип лет сорока, небритый и лохматый. Он мазнул по Сергею взглядом и
даже кивнул в знак приветствия, а его спутница, не посмотрев на Бабкина, почти
пробежала мимо него к лифту и несколько раз нажала на кнопку, явно нервничая.
– Я не видела ее… – повторила она снова и прижала
руку ко лбу. – Как такое может быть?
Толстяк взял ее под локоть, бросив предостерегающий взгляд
на Сергея, но его спутница этого, похоже, и не заметила. Бабкину показалось,
что рядом с ней можно было бы выстрелить из пистолета, и женщина бы даже не
повернула головы. Искоса поглядывая в ожидании лифта на странную пару, он вдруг
вспомнил, что определенно встречал ее возле этого дома – тогда, когда
выслеживал Юлю Сахарову.
Двери лифта открылись, женщина вошла внутрь и, едва
дождавшись, пока зайдут толстяк и Сергей, нажала на кнопку пятого этажа.
«Так… Это становится все интереснее», – подумал Бабкин,
уже почти уверенный в том, что они направляются туда же, куда и он.
– Вы тоже в пятьдесят четвертую? – спросил
лохматый, когда Сергей остановился возле квартиры Конецкой.
Женщина удивленно обернулась к нему и, кажется, только
теперь осознала, что рядом с ней все это время был кто-то посторонний.
– Да. Не могли бы вы…
Не успел он договорить, как из квартиры раздался женский
крик.
Переглянувшись, оба метнулись к черной двери, и Бабкин
сперва позвонил, а потом заколошматил по ней что было силы.
– Откройте, милиция! – заорал он. –
Открывайте!
Внутри прогремел выстрел, показавшийся им оглушительно
громким. Три человека перед дверью замерли.
– Тва-й-ю мать! – выругался Бабкин. – Опоздали!
– Вася… – пролепетала женщина. – Господи,
Вася, что там происходит?!
Сергей с новой силой обрушил на дверь удары кулака. Ковригин
оценил вид двери и, поняв, что выбить ее не получится, быстро начал набирать
номер.
– Звони в милицию, – бросил Бабкин через плечо, но
увидел, что лохматый именно этим и занимается.
И тут изнутри повернули задвижку. Напрягшийся для прыжка
Бабкин одним движением отодвинул женщину в сторону и ногой толкнул дверь.
Ковригин заметил у него в руках пистолет и поразился тому, когда этот здоровяк
успел его достать.
Двигался Сергей бесшумно и очень быстро. Оказавшись в
квартире, он в первую секунду решил, что открывший им дверь спрятался, но затем
увидел на полу ворочающуюся груду и присел, оглядывая коридор и не опуская
пистолета. Груда оказалась толстой пожилой женщиной с серым лицом, с которого
тек пот. Она заваливалась на бок, пытаясь ухватиться рукой за стену, но пальцы
сползали вниз, и она снова дергала рукой, будто тонула.
– Там… – прошептала она, едва поведя
подбородком, – она ее убьет. Помогите, пожалуйста…
Бабкин попытался помочь ей сесть, но стоило ему взять ее за
плечо, как пальцы погрузились в липкое, горячее. «Вот же мать твою…» Он
почувствовал сзади дыхание и тихо приказал, не оборачиваясь:
– Вызови «Скорую», срочно. Скажи диспетчеру, что здесь
огнестрельное. Помоги ей.
За его спиной раздался негромкий сдавленный вскрик, женщина
схватилась за его руку, опустилась на колени перед раненой.
– Валентина Захаровна… Кто?.. За что?
– Леночка… – прошептала старуха. – Ты? Уходи
отсюда, милая! Уходи, уходи… Не нужно тебе здесь оставаться.
– Валентина Захаровна, не разговаривайте! – очень
тихо сказала женщина, и Бабкин, опасавшийся истерики, с удивлением услышал в ее
голосе приказные нотки. – Сейчас приедет «Скорая», вам помогут. Подождите-ка…
Вася, помоги мне!
Сергей выпрямился, обернулся к ее спутнику, у которого в
руках невесть откуда оказалась белая тряпка, свернутая в жгут.
– Забирай свою бабу, и выметайтесь! – торопливо
проговорил Бабкин, прислушиваясь к звукам в глубине квартиры. – Только
старуху вытащите. Знаешь, кто стрелял?
– Понятия не имею, – вполголоса отозвался
тот. – Милиция разберется.
– Милиция – это, конечно, хорошо, – страдальчески
поморщившись, пробормотал Бабкин. – Вот только когда она еще приедет, та
милиция!
– Э! Ты куда?! Спятил, что ли? Слышь, мужик!
Не обращая больше внимания на лохматого, Сергей двинулся в
сторону косого ромба света, падавшего из дальней двери. Не дойдя двух шагов до
него, остановился и снова прислушался. Изнутри доносился доброжелательный женский
голос.
– …случайность. Если ты так думала, то ошиблась. Не то,
что это имеет значение, но мне не хотелось бы, чтобы ты меня недооценивала.
Сергей поднял руку, негромко постучал и тут же отпрянул за
стену. Однако выстрела не последовало. После недолгого молчания ему ответили
почти весело:
– Да-да, войдите!
Он мог бы ручаться, что ответившая и в самом деле
развлекается от души. Особого выбора не было, и Сергей, толкнув дверь, медленно
вошел в ярко освещенную комнату, надеясь, что его не пристрелят сразу же, как
увидят оружие.
– Ой, – удивленно сказала Юля Сахарова, стоявшая у
стены с пистолетом в руке. – Это же наша фея!
Обежав комнату взглядом, Бабкин оценил обстановку.
На стуле возле окна сидела старуха с окаменевшим лицом, а в
двух шагах от нее на полу скорчилась девушка, у которой уродливо оттопыривалась
вспухшая разбитая губа, а ободранная скула сочилась кровью.