По двору, бешено ревя, метался уже не медведь, а сам дьявол. Монахи, так и не осмелившиеся выйти из церкви, только испуганно выглядывали из окна, не осмеливаясь что-либо предпринять.
И Мила решилась. Она открыла входную дверь и вышла на крыльцо. Медведь мгновение смотрел на нее, словно не веря своим глазам, затем бросился к жертве, успевшей скрыться в глубине дома. В один прыжок он достиг крыльца и влетел в избу, круша все на своем пути. А Мила уже выпрыгивала из окна своей комнатки, стараясь не думать о том, что медведь, разгадав маневр, поджидает ее на улице.
Она со всех ног мчалась к их с Алексеем домику, не оглядываясь и моля Бога лишь о том, чтобы бабушка увидела ее из окна и успела открыть дверь раньше, чем медведь схватит и растерзает намеченную жертву. Мила подлетела к дому, дверь распахнулась на мгновение, впуская беглянку, и только успела закрыться, как в нее с разбега врезался разъяренный медведь. Но преграда оказалась крепкой, а потому ворваться в дом зверю не удалось. Дрожащими руками Мила задвинула засовы и приняла в объятия трясущуюся от страха старушку, приговаривая:
– Не бойся, бабушка, Господь нам поможет! Ты только не волнуйся.
Выпроводив находящуюся в полуобморочном состоянии старушку из кухни в спальню и плотно прикрыв за ней дверь, Мила метнулась к стене. Схватив ружье, висевшее теперь всегда наготове и уже заряженное пулей, подскочила к окну и увидела медведя, яростно бросающегося на неподдающуюся преграду, за которой пряталась его вожделенная добыча.
Мила понимала, что еще немного – и дверь не выдержит, зверь достигнет своей цели. Ударом приклада она разбила стекло, привлекая внимание медведя, и тот, увидев непокорную жертву, не раздумывая кинулся к окну.
Ружье само, словно направляемое отработанными до автоматизма рефлексами, взлетело к плечу – курок взведен, мушка совмещена с точкой прицеливания – и палец уже плавно жмет на спуск. Гулкий звук выстрела раскатился мелкими осколками по всей окрестности. Медведь на какое-то мгновение сгорбился, словно проглотив пулю, затем, оттолкнувшись всеми лапами, прыгнул в сторону и исчез, словно его и не было.
Мила перезарядила ружье. Она теперь не верила никому и ничему. Пройдя к столу, устало присела с ружьем в руках на лавку возле другого оконца, в любую секунду ожидая появления зверя у разбитого, из которого холод нещадно проникал в избу, и задумчиво уставилась в одну точку. Охватившая ее усталость вытеснила все мысли и эмоции, кроме одной – желания, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился. Она привстала и осторожно выглянула в окно: пустой двор, никаких признаков медведя поблизости, и только кровавые следы его вперемешку с клочьями шерсти тянутся, словно адская тропинка, от дома за баню. Где он? Ушел из скита или прячется? А может, поджидает ее на крыльце?
Она наверняка попала в него, но, по-видимому, только ранила. Может, медведь теперь лежит за баней и умирает? Как это проверить? Выходить из своего убежища она, конечно, не собирается. Мила еще раз проверила, хорошо ли закрыта входная дверь, и, не выпуская из рук ружья, присела на лавку, опустив в изнеможении голову. Ей казалось, что прошла целая вечность с того времени, когда они с Алешей расстались. Суждено ли им еще когда-нибудь встретиться, кто знает.
Как же она устала! Страха уже не было, но и мыслей тоже. Лишь одно желание, одно-единственное, словно навязчивая идея: лечь и уснуть. Чтобы проснуться наконец от этого чудовищного сновидения, выжить в котором вряд ли возможно. На Милу нашло какое-то отупение. Уши словно заложило ватой. Она чувствовала себя измученной до смерти, все сделалось безразличным. Безвольная и вялая, она сидела неподвижно, и только руки намертво вцепились в ружье, слились с ним в единое целое, аж костяшки пальцев побелели, а покрасневшие от напряжения глаза не выпускали из вида дыру в проеме выдранной с корнем рамы, где в любой момент могла снова появиться чудовищная образина.
Мила сидела спиной к уцелевшему окну, а потому не видела, что за ней наблюдают злые мстительные глаза медведя, готовящегося к броску.
Неожиданно из спальни на подгибающихся и дрожащих от слабости ногах вышел Алтай. Он тяжело дышал, шерсть на его загривке дыбилась, пасть щерилась в злобном оскале, и Мила, услышав его низкое утробное рычание, мгновенно ощутила за спиной чье-то зловещее присутствие. Она молниеносно, не оглядываясь, отскочила от окна, стекла которого уже брызнули во все стороны от ворвавшейся в оконный проем огромной медвежьей башки и протянутой к Миле широкой, словно совковая лопата, лапищи, пытающейся ее ухватить.
Из последних сил Алтай бросился на медвежью лапу и вонзил в нее мощные челюсти. Разъяренный медведь, бешено взревев не столько от боли, сколько от дикой злобы на пса, снова помешавшего ему растерзать жертву, попытался, подтянув к своей пасти лапу, ухватить пса зубами. Но пес умудрялся не только не попасться в зубы к зверю, но и отбивался всеми лапами, больно раздирая чувствительный нос и царапая морду медведя острыми когтями.
Надеясь высвободить лапу, медведь принялся размахивать ею, со всей силы колотя о стены вцепившегося в него мертвой хваткой пса. Наконец совсем обессиленный и умирающий от боли пес разжал челюсти и после очередного столкновения со стеной рухнул на пол и безжизненно затих.
Мила, вовремя отскочившая от окна, но все же получившая скользящий удар в спину и отлетевшая в дальний угол кухни, уже приходила в себя. Медведю удалось зацепить ее длинными когтями, разодрав в клочья толстую ватную душегрейку, которая и спасла Милу от неминуемой смерти. Ощущая жгучую боль в спине, она с трудом поднялась, не спуская глаз с медведя, уже избавившегося от пса и яростно рвущегося в окно, проем которого увеличивался с каждой секундой. Казалось, что под натиском безумной силищи зверя крепкие бревна вот-вот разлетятся в стороны.
Превозмогая слабость, Мила встала на одно колено, подняла вывалившееся из рук при падении ружье. Теперь она ни за что не станет стрелять навскидку, почти не целясь, даже если зверь разнесет в щепки всю избу. Мила ясно осознавала, что в случае промаха у нее не останется времени на перезарядку ружья, поэтому меткий выстрел в голову медведя – единственный шанс остаться в живых. И она его не упустит.
Нет, ее страх не превратился в безрассудное лихачество. Неистребимая уверенность в том, что она победит, охватила Милу. Победит не потому, что очень этого хочет, а потому, что победа ей жизненно необходима. Потому, что она защищает сейчас не только себя и свою жизнь. Она защищает свою любовь и право быть счастливой.
Ей нужно не просто попасть в зверя, но обязательно убить его. Поэтому точность прицела должна быть максимальной. Плавно вскинув ружье к плечу, Мила тщательно прицелилась. Руки ее больше не дрожали. Она вспомнила слова Алеши: «Надо посмотреть на зверя через мушку» и направила мушку прямо медведю в лоб. «Не торопись с выстрелом, пуля догонит зверя» – и Мила мягко нажала на спусковой крючок.
Прогремел выстрел, поставивший жирную точку в кровавой истории медведя-людоеда. Зверь затих и как-то размяк. Его могучая башка упала и повисла до пола. В густой шерсти на крутом лбу точно между глаз зиял темно-алый кружок входного отверстия. Уже убитый, медведь все еще тянул к ней огромную лапищу, словно пытаясь, несмотря ни на что, ухватить и растерзать Милу.