Королевское чудовище - читать онлайн книгу. Автор: Кристина Кашор cтр.№ 38

Файер повернулась к двери спиной, сползла по ней, свернувшись клубком на полу, и подняла голову, потянув себя за волосы.

— Я не такое чудовище, — жалобно сказала она.

— Подумайте, миледи. Мы можем выработать правила, установить границы. Среди моих советников есть разумные люди. Они не станут просить слишком многого.

— Оставьте меня, мне нужно это обдумать.

— Вы говорите правду? Вы действительно обдумаете мою просьбу?

— Оставьте меня, — повторила она настойчивее, чувствуя, как его внимание снова переползает с серьезных вопросов на чувства. Последовало долгое молчание.

— Я не хочу вас оставлять, — сказал он.

Файер попыталась бороться с растущей в груди досадой:

— Уйдите.

— Выходите за меня, миледи, — прошептал он. — Умоляю.

Разум его был свободен, и он осознавал всю глупость своих слов. Ей стало ясно, что он просто не может остановиться.

Она притворилась разъяренной, хотя на самом деле чувствовала совсем не ярость. «Уходите, не разрушайте мир, родившийся между нами».

Как только король ушел, Файер села на пол и спрятала лицо в ладонях, отчаянно мечтая оказаться сейчас в одиночестве. Муза принесла ей воды, а Мила нерешительно предложила теплый компресс для спины. Поблагодарив, Файер выпила воду и, за неимением альтернативы, постаралась утешиться уютным обществом женщин.

Файер удавалось завладевать разумом отца только потому, что он ей доверял.

Однажды зимой, в тот год, когда в него стреляли, Файер, чтобы проверить свои силы, заставила Кансрела сунуть руку в камин в его собственной спальне, убедив, что за решеткой не пламя, а цветы. Он протянул руку, чтобы сорвать их, и отпрянул; Файер крепче ухватилась за его разум и внушила ему решительности. Он снова наклонился к огню в упрямом стремлении нарвать цветов и на этот раз был уверен, что именно этим и занят, пока боль резко не вернула ему разум и ощущение реальности. С криком Кансрел подбежал к окну, распахнул его и сунул руку в снег, собравшийся на подоконнике, а потом, ругаясь и чуть не плача, повернулся к ней и спросил, что во имя Делл взбрело ей и голову.

Объяснить оказалось нелегко, и Файер, потерявшись в противоречивых чувствах, разразилась вполне искренними слезами. Ее ужасно мучил вид иго вздувшейся волдырями кожи, почерневшие ногти и неожиданно ужасный запах. Было страшно потерять любовь отца после того, что она заставила его поверить, потерять доверие вместе со способностью заставить его сделать что-то подобное снова. Она зарылась в подушки в его постели.

— Я хотела посмотреть, каково это — причинять боль, — прорыдала она, всхлипывая, — как ты меня учил. И теперь я видела, и боюсь нас обоих, и никогда ни с кем больше такого не сделаю.

Тогда Кансрел подошел к ней, забыв о гневе. Видно было, что ее слезы огорчают его — и она позволила им катиться по щекам. Он сел рядом, скрючив раненую руку, но думая только о Файер и ее печали, и успокаивающе погладил ее по волосам здоровой рукой. Она взяла ее, прижала к мокрому от слез лицу и поцеловала.

Через мгновение он отодвинулся и отнял руку:

— Ты уже слишком большая для этого.

Она не поняла, что Кансрел имеет в виду. Он кашлянул, а когда заговорил, в голосе его звучала боль:

— Ты должна помнить, что ты теперь женщина, Файер, и женщина неестественной красоты. Мужчин твои прикосновения будут сводить с ума — даже твоего собственного отца.

Конечно, он говорил как есть, и в словах его не было ни угрозы, ни намека. Он просто был честен, как и во всем, что касалось ее чудовищной силы, хотел научить ее всему важному ради ее же безопасности. Но подсознание увидело здесь возможность. Единственный способ укрепить доверие Кансрела: все перевернуть, заставить его доказывать, что ему самому можно доверять.

В притворном ужасе она отшатнулась от него и выбежала из комнаты.

В тот вечер Кансрел стоял перед запертой дверью спальни Файер, умоляя ее понять.

— Милая моя девочка, — увещевал он, — тебе никогда не придется меня бояться! Ты ведь знаешь, с тобой я ни за что не поддамся низким инстинктам. Я лишь беспокоюсь, что другие мужчины поведут себя иначе. Ты должна понимать, что твоя сила опасна. Если бы ты была мальчиком, я не волновался бы так.

Сидя в своей комнате, она довольно долго слушала его излияния, потрясенная тем, как просто оказалось манипулировать таким искусным манипулятором. Понимание, что она научилась этому у него, изумляло и тревожило.

Наконец Файер вышла к нему.

— Я понимаю, — сказала она. — Прости меня, отец.

По лицу ее текли слезы, и она сделала вид, что плачет от вида его перевязанной руки — отчасти это было правдой.

— Я бы хотел, чтобы ты научилась жестокости, — Кансрел погладил ее по волосам и поцеловал. — Жестокость — мощная защита.

Итак, она провела эксперимент, и отец по-прежнему доверял ей. Впрочем, у него были основания, ибо Файер сомневалась, что сможет пройти через что-нибудь подобное еще раз.

Той весной Кансрел заговорил о том, что необходимо придумать новый, надежный план, как расправиться с Бриганом.

Когда у Файер началось кровотечение, ей все же пришлось объяснить стражам, почему птицы-чудовища начали собираться за окнами, почему время от времени налетали, разрывали на кусочки более мелких птиц, а потом садились на подоконниках и с леденящими криками вглядывались внутрь. Как ей показалось, воины восприняли это нормально. Муза послала двоих лучших стрелков под окна подстрелить нескольких чудовищ, летавших в опасной близости от стен дворца.

Деллы не могли похвастаться жарким летом, но дворец из черного камня со стеклянными потолками неизбежно прогревался, поэтому в ясные дни стеклянные крыши убирались. Стоило Файер в период кровотечения пройти через двор, как у тамошних сеток собирались птицы, принимаясь чирикать и кричать. Файер подозревала, что эта суматоха не делает ее лучше в глазах придворных — впрочем, как и практически все остальное, что было с ней связано. Квадратную отметину у нее на щеке заметили и подробно обсудили: она буквально чувствовала, как оживленные сплетни замолкают, как только она входит в комнату, и начинаются снова, стоит ей уйти.

Да, она обещала королю, что подумает о пленнике, но на самом деле этого не требовалось. Файер знала себя. Ей пришлось потратить довольно много сил, выясняя подробности передвижений Нэша, чтобы уметь избегать его, и еще больше — чтобы отражать от себя внимание людей при дворе. В основном она чувствовала любопытство, еще — восхищение. Порой — враждебность (в основном от слуг). Ей подумалось, что у слуг должны были сохраниться отчетливые воспоминания о крутом нраве Кансрела. Был ли он с ними более жесток?

Иногда люди ходили за ней — мужчины и женщины, слуги и придворные, на расстоянии и, как правило, без определенного злого умысла. Некоторые пытались заговорить с ней, позвать. Однажды к ней подошла седая женщина.