Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - читать онлайн книгу. Автор: Александр Рыбин cтр.№ 10

Проводить как устные, так и письменные формы контроля знаний курсантов.

На конец практики по дисциплине «Английский язык» провести аттестацию курсантов.

Бытовые условия курсантов

Курсанты расселены по 11 человек в кубрик. Питание курсантов организовано в две смены. Смену постельного белья и помывку курсантов производить регулярно через 10 суток.

Сильная вещь — «организация учебного процесса»! Да осилит дорогу идущий! Я по сравнению с этими ребятами слюнтяй. Мне кажется, я бы не выдержал такого ритма. Невольно зауважаешь этих ребят…

Пишу дальше свой морской роман. За иллюминатором качается ласковая, легкая волна. Любой маринист видит проблему с берега. Пока же роман из моей двести четвертой каюты никак не выберется на морские просторы. Успокаиваю себя тем, что закрутить сюжет надо так, чтобы… чтобы соленая морская водица не утопила мои фантазии. Пока всё происходит на суше, все живы и здоровы. Пока я добрый писатель. Но это пока…

Единственным человеком, которого бесконечно уважал и немножко побаивался Илья, был дед. С отцом было намного сложнее и противоречивее. Старику уже перевалило далеко за восемьдесят, он был кряжист, но подтянут по-военному, хотя военным никогда не был. Всю жизнь он был дирижером в театре и преподавал в консерватории. Когда Илья учился в начальной школе, они с бабушкой вечерами часто ходили в музыкальный театр; бабушка знала все спектакли наизусть, потому что она была когда-то звездой оперетты. Илья, тогда еще маленький, худосочный мальчик, жался к бабушке, хлопал огромными ресницами и удивлялся, откуда это бабушку все знают. Особенно ему нравилось появление деда из оркестровой ямы. Все аплодировали, а Илья громче всех.

И еще ему иногда позволялось находиться в оркестровой яме, но это на репетиции. Он сидел как мышка и наблюдал за одной виолончелисткой в синем бархатном платье, в которую был тайно влюблен. В детстве все думали, что он пойдет по стопам дедушки. И он тоже так думал, класса до шестого. А потом всё поехало в разные стороны… с уходом отца.

Дед ждал его в столовой. Он молчал, пил чай с медом и вздыхал. Илья при деде не курил, хотя ему очень хотелось сейчас сунуть в рот сигарету и с наслаждением затянуться дымом. Наконец дед прервал затянувшееся молчание:

— Ты же знаешь, Илья: ты одна моя надежда. Неизвестно, сколько там отмерено мне на небе для присутствия здесь, на земле. Это и неважно. Важно, чтобы я мог спокойно уйти туда, зная, что ты человек. Аспирантуру ты бросил.

— Нет. Я взял тайм — аут.

— Бросил, бросил. Ты мусолишь эту тему уже два года. Звонил твой отец, они о чем-то долго говорили с твоей матерью.

Ты продолжаешь катиться по наклонной плоскости… Так мне думается. Разве я не прав?

Вопрос повис в воздухе.

«Если бы ты знал, куда я качусь», — подумал Илья. Он почему-то сейчас сам ужаснулся тому, что с ним происходило. У него это иногда пробивалось. Но ненадолго. Обычно как-то всё рассасывалось само собой. Все передряги превращались в очередной анекдот для его друзей.

Дед уже в конце войны попал на фронт и считал, что в войсках он стал тем, кем стал. Это была главная его тема при воспитательных беседах.

— Каждый нормальный мужик должен служить в армии.

— Дед, какая армия? Что там делать?

— Я вот служил.

— Дед, у вас было другое время. Это… как его… коллективизация, индустриализация, коммунизм…

— Дурак ты! Не ёрничай! Время тут ни при чем. Мы просто любили свою Родину, и каждый уважающий себя мужик… Жалко мне смотреть на ваше поколение.

— Дед, не надо нас жалеть. Это нормальный процесс: отживающее поколение всегда критично; вам кажется, что приходящие на смену не хотят съесть пережеванную для них кашу, а пытаются сами всё прожевать. Это же нормально.

— Нет, это не нормально. Ты нигде не работаешь, нигде не учишься, клянчишь у матери деньги.

— Как нигде не работаю? Я журналист. Меня печатают в «Вечерке». Вчера вышла статья…

— Журналист! Что это за профессия? Для девочек! И еще, шляешься по ночам, приходишь выпивши… — Старик побагровел. — Что мне сделать, чтобы ты понял, что так жить нельзя?!

— Ну, это издержки нашей профессии, понимаешь…

— Хватит! — Дед стукнул кулаком по столешнице. — Фигляр!

Илья сник. Еще случится удар… Он приобнял деда:

— Знаешь, мне всё это и самому осточертело. Пока не влипнешь конкретно, наверное, не поймешь… Вот я смотрю на вас с бабушкой и понимаю, что вы святые. В кого я такой юродивый? Помнишь, как ты упрашивал не бросать скрипку, а я бросил?

Глаза у старика налились слезами:

— О, Господи! Ладно, не всем быть музыкантами.

— Да — да! Не всем. Теперь вот заказные статейки и пиар. Скажу тебе честно, я там тоже белая ворона, дед! Хотелось бы писать не про депутата — ворюгу, а про светлую чистую любовь. Вот как у вас с бабушкой… А сейчас, наверное, и нет такой любви. Всё продается! Только бабло… это сейчас так деньги называют, дед. Лучше бы ты ничего не знал…

Илья открыл окно настежь и посмотрел в звездное небо.

— У тебя есть твоя музыка: Чайковский, Григ, Стравинский…

— Ладно, Илья, никогда не поздно начать всё сначала, никогда! Не помню, кто это сказал, что «жизнь задыхается без цели»…

— Думаешь?

— Уверен. Ладно, иди спать. Утро вечера мудренее. — Старик прикрыл за собой дверь в столовую.

Илья постоял у закрытой двери, потом просунул голову в проем:

— Дед, слышишь меня? Это Достоевский.

— Что Достоевский?

— «Жизнь задыхается без цели» — сказал Достоевский.

— Тоже пакостник был еще тот!

— И я о том же…

За завтраком Полина Евгеньевна с тревогой посматривала на сына. Тот рассеянно ковырялся ложкой в тарелочке с мюсли, залитыми теплым молоком. Что-то было не так. Во — первых, обычно он спал до обеда, а тут вскочил ни свет ни заря. Во — вторых, поцеловал в щечку: «Мамочка, привет! С добрым утром!» Нет, тут определенно что-то не так! Или нужны деньги, или что-то опять случилось, решила она.

Но Илья ничего не просил и ничего не говорил. Создавая острова из мюсли в тарелке с молоком, он уронил голову на подставленную ладонь; следил, как молочные волны в тарелке поглощают непрочные берега из изюма, сушеных бананов и овсяных хлопьев.