Зосимовича его прогресс радовал и удивлял одновременно. Зосимович не переставал мечтать о статье в медицинском журнале. Наверное, доктору просто очень хотелось, чтобы эта проклятая война наконец закончилась.
Ребятишки забегали по несколько раз на дню. Соня приносила передачи от Шуры: бульон из зайчатины, печеную на костре картошку, перловку и тонкие, полупрозрачные кусочки сала. Григорий послушно все съедал, хоть и не чувствовал больше былой радости от вкусной еды. Лезет кусок в горло – и на том спасибо! Парни контрабандой приносили папиросы. Вот этим передачкам Григорий был очень рад, папиросы воспринимал, как лекарство, хоть и понимал, что есть лекарство куда более действенное.
Несколько раз заходил Влас Петрович, которого в отряде все называли уважительно Головой. Голову Григорий помнил как мужика принципиального, но справедливого. А помнил потому, что с легкой руки Власа Головина и загремел в тюрьму в тот свой последний раз. Тогда загремел, а теперь вот не знал, чего ожидать от товарища следователя. Не то чтобы его так уж сильно волновало собственное темное прошлое, но не хотелось, чтобы в отряде начали о нем судачить. Почему-то думалось, что Зосимович о таком распространяться не станет. Хоть это и не врачебная тайна, но все равно в некотором роде тайна. Больше всего не хотелось, чтобы правду узнала Лидия. Почему не хотелось? Да кто ж его знает?!
Голова тоже приносил папиросы. А однажды, воровато косясь на закрытую дверь, сунул Григорию шкалик с самогоном. Самогон плескался на самом дне.
– К ранам прикладывать? – спросил Григорий, принюхиваясь. Самогон пах скверно, значительно хуже того вина, которое он когда-то позаимствовал со стола бургомистра.
– Можешь внутрь употребить. С профилактической, так сказать, целью. – Влас смотрел с усмешкой. Вот только в усмешке этой чудилось недоверие. – Зосимович говорит, на тебе все как на собаке заживает, что ты медицинский феномен.
– Зосимовичу виднее.
– Наверное. Но, если начистоту, выглядишь ты хреново, Гриня. Краше в гроб кладут.
Про гроб ему нынче только ленивый не сказал. Вот такой он теперь красавчик.
– Но, если курить хочется, значит дело на поправку? – Влас сощурил один глаз, собственную незажженную папиросу сунул в зубы, но так и не раскурил. – Сколько ты у нас в отряде? Два? Три дня?
– Выходит, что три. Ты к чему клонишь, Влас Петрович? Говори прямо, что спросить хотел.
Нет, в нынешнем своем состоянии Григорий не научился читать мысли других людей, если только нечаянно получалось, как в случае с Лидой. Но чуйка его фирменная обострилась до такой степени, что теперь он даже примерно представлял, о чем Голова хочет его спросить. О том, что случилось в Гремучем ручье. О чем же еще?
– Ты был там? – Влас достал изо рта папиросу, задумчиво размял в руках.
– Где? – Григорию тоже хотелось курить. А не наплевать ли снова на режим и не закурить ли на пару с товарищем следователем?
– В Гремучем ручье. В то время, когда все случилось. Шура говорит, ты тоже в усадьбе работал…
Сейчас нужно было бы спросить, что именно случилось, но вместо этого Григорий отрицательно покачал головой.
– Работал. Слухи ходили, что фон Клейст молодых ребят похищает и где-то в усадьбе удерживает.
– Потому ты туда и устроился? – Влас понимающе кивнул.
– Тетя Оля помогла, моя бывшая учительница. Она там тоже…
– У немчуры служила?
– За детьми присматривала. За вот такими, как Сева с Соней. Я ж тебе только что сказал, Влас Петрович, молодежь пропадала. По приказу фон Клейста набирали ребят из города, вроде как прислуживать в усадьбе, а потом о ребятах этих ни слуху, ни духу. Мне не веришь, у Шуры спроси.
– Уже спросил. И знаешь, что, Гриня? Я вот спросил, а она испугалась, аж побелела. И давай мне про зверя из лощины рассказывать. Был зверь, Гриня? – Вопрос прозвучал неожиданно, но Григорий нынче был ко всему готов.
– Зверя не видел, а тела… – Он замолчал. – Зосю мою, жену, в лощине нашли мертвой. Митяй пропал, а ее… – Он потер сухие глаза. Боль никуда не делась, просто слез не было. – Растерзали ее, товарищ следователь.
– Прости. – Влас, казалось, смутился. Смутился – не смутился, а по старой своей профессиональной привычке информацию перепроверит. Вот хотя бы у Зосимовича. – Теперь я понимаю, почему ты… – Он не договорил, помолчал немного, а потом спросил: – А сам-то что думаешь? Что они творили в этой усадьбе?
Он бы мог много чего порассказать, да только кто ж его рассказам поверит?
– Я думаю, было какое-то дикое животное. – Эта версия была больше всего похожа на правду. Не называть же Клауса фон Клейста человеком. – Думаю, фон Клейсты его с собой привезли. Я пока Митяя искал, каждый закоулок в усадьбе облазил. Там было что-то вроде темницы… Вот там эту тварь и держали. А потом она вырвалась, и началось…
– Ты же охотник, Гриня. – Голова подался вперед. – Я помню, ты рассказывал. Так вот скажи мне, какое животное могло… – Он осекся, оборвал себя на полуслове. Но в этой его стремительности Григорию почудилось что-то очень личное. – Что это могло быть за животное? – закончил он уже совершенно спокойным, даже равнодушным тоном.
– Я не знаю, Влас Петрович. – Григорий покачал головой.
– И про то, что в усадьбе случилось, тоже не знаешь? Даже не догадываешься?
– Не было меня там. Я же уже говорил. Все, что случилось, знаю со слов ребят. Но их, я думаю, ты уже допро… расспросил.
– Они тоже толком ничего не знают. Рассказывают про пожар и панику в усадьбе, про то, что воспользовались случаем и сбежали.
– В деревне говорили, что это ваши на Гремучий ручей напали, – сказал Григорий осторожно.
– Гриня, – усмехнулся Голова, – ты же умный человек, должен понимать, что не было там наших в ту ночь. Мы разрабатывали план совместно с подпольем…
– По устранению фон Клейста, я знаю.
– Не только фон Клейста, а еще и бургомистра. Специально был внедрен человек для этой операции.
– Ефим.
– Я же говорю – умный ты. Да, Ефим. Операция была спланирована чисто, до мельчайших деталей все просчитали.
– Но бургомистр приехал раньше срока…
– Но бургомистр приехал раньше срока.
– И планы пришлось менять на ходу.
– Возможно, так и было, но, я уверен, в Гремучем ручье что-то случилось. Что-то такое, что заставило Ефима действовать вне плана.
– Он девочку загубил… – сказал Григорий очень тихо. – В машине с фон Клейстом была Танюшка, внучка тети Оли.
– Он не мог этого знать. Если бы знал, то никогда бы… Придумал бы что-нибудь другое.
– Но девочки больше нет…
– Думаешь, только твоей девочки больше нет?! – Влас неожиданно сорвался на крик, но тут же взял себя в руки, успокоился. – Прости, Гриня. Который день на ногах, сплю по паре часов, вот и срываюсь. Не обижайся.