Шефы тоже плачут - читать онлайн книгу. Автор: Полина Рей cтр.№ 31

Тётя Таня права - нам ещё очень многому предстоит научиться, ведь несмотря на то, что мы знакомы всю жизнь, любить друг друга мы так и не умеем.

- Как… прошли съёмки? - всё же выдавливаю я из себя, когда понимаю, что избегать этого вопроса и дальше не выйдет.

- Их не было. Они не состоялись, разумеется. Но сегодня в десять утра всё же состоятся. Андрей будет готовить один. Организаторы предложили поменять формат, ну, вроде добавить креативный ход - сменить участников в каждой паре, но Андрей категорически против.

- Что значит он будет один?

Я не выдерживаю, вскакиваю из-за стола и принимаюсь расхаживать по кухне. Даже представить не могу, что в итоге ляжет на плечи Орловского - мы и вдвоём-то с ним с трудом справлялись, а здесь…

- Ну, вот так. Собственно, я потому и приехала к тебе.

- Почему он мне не позвонил?

- Он… Он чувствует себя ненужным. Сказал мне, что ты самолично хочешь вручить его Милене. Я пыталась убедить его, что это не так - но ты же знаешь Андрея - порой его не переспоришь.

- И всё же теперь ему придётся терпеть своего Пухляша рядом. У меня порой получается его переубедить. Дайте мне полчаса… нет - двадцать минут. Вы же подкинете меня до главного ресторана?

- Конечно.

Тётя Таня теперь улыбается открыто, и я понимаю, что она испытывает облегчение. Точно такое же чувство разливается и у меня в груди. Теперь всё будет иначе - я смогу исправить то, что сделала. По крайней мере, когда я наспех принимаю душ, подкрашиваю ресницы и надеваю первую попавшуюся под руку одежду, я очень в это верю.

В здание главного ресторана я вхожу задолго до начала съёмок - мне просто необходимо встретиться с Орловским загодя, чтобы обсудить если не наши отношения, то хотя бы меню. Его по памяти озвучила тётя Таня, которая пожелала мне удачи и отправилась дожидаться момента, когда родных и знакомых пригласят в ресторан той команды, за которую они прибыли болеть.

По дороге же успеваю набрать номер Катьки, которая поначалу сонно матерится, но всё же соглашается приехать к десяти в качестве моей скромной группы поддержки. Ни мать, ни отца я не зову - с первой у меня не особо тёплые отношения, а второго я не видела ни разу за то время, как он перестал выплачивать на меня алименты.

В пустынном павильоне так тихо, что кажется, пространство звенит. Или же это ощущение складывается у меня потому, что нервное напряжение внутри больше похоже на натянутую до предела тетиву. Меня встречают сотрудники съёмочной бригады. Администратор программы ничего не говорит по поводу моего вчерашнего отсутствия, пока я пытаюсь пролепетать что-то, что объяснило бы произошедшее. Просто отдаёт указание наложить мне грим, начинает кому-то звонить.

Понимаю, что несмотря на кажущееся спокойствие людей кругом - я устроила маленький переполох своим прибытием. Или может, всё так остро воспринимается потому что у самой внутри - настоящее цунами? А время снова летит, как сумасшедшее. Когда сажусь в кресло в гримёрке, стрелки бегут к девяти часам утра. Пытаюсь считать про себя, чтобы хоть как-то привести мысли в порядок, но это не удаётся. В основном они крутятся вокруг того, что же скажет мне Орловский когда приедет на передачу. Если приедет. Может, ему уже позвонили и он решил ответить мне любезностью на любезность, проделав то, что вчера сотворила я? А что? Получится весьма такая милая месть в нашем с ним стиле.

Когда до съёмок остаётся полчаса, дверь в гримёрку распахивается, и на пороге появляется Андрей. Моё сердце замирает на несколько бесконечных секунд прежде, чем пуститься в галоп. Он смотрит на меня, и в глубине его глаз я вижу такую вселенскую усталость, что меня будто прошибает электрическим импульсом. А ещё кажется, что Орловский в этот момент настолько далёк от меня, что это кажется катастрофой. Будто бы и нет больше моего Андрея, а рядом со мной - совершенно чужой человек.

Он сдержанно кивает мне и садится в кресло рядом. Прикрывает глаза, будто не желает меня лицезреть подле себя, и только по тому, с какой силой вцепляется пальцами в подлокотник, можно судить, что он испытывает в этот момент.

- Андрей, я хочу…

- Т-чш. Всё потом.

Вот и весь наш диалог. Нет, я конечно, тоже понимаю, что это не лучшее время и не лучшее место для обсуждения того, что я хочу ему сказать, но до начала съёмок у меня просто может больше не остаться времени. А переговорить хотя бы вкратце нам просто необходимо, иначе я просто не могу предположить, во что может вылиться совместная готовка в ресторане.

- Нужно будет обсудить меню, - наконец подаёт голос Андрей. Над ним уже закончили «колдовать», и теперь он сидит и просто смотрит в зеркало напротив. Как будто хочет говорить с собственным отражением.

- Тётя Таня примерно сказала, что у тебя в нём.

- Хорошо. Тогда на тебе горячее. На мне десерт. Минут за сорок до подачи готовим закуску - гребешки много времени не займут.

- Хорошо. Как ты собирался один делать конфи?

- Почему один? Я собирался с тобой.

- Тётя Таня сказала…

- Да, сегодня я планировал провалить это шоу в гордом одиночестве.

- Андрей.

- Нам нужно идти.

Он поднимается из кресла, а я просто смотрю на Орловского и совершенно не понимаю, что мне говорить или делать. По всему ясно - он не хочет ничего обсуждать. Возможно, не захочет и позднее - и от этого осознания у меня всё холодеет внутри. А ощущение, что я потеряла что-то бесценное - настолько острое, что режет меня на части изнутри.

- Нас пока не звали, - вяло протестую я.

- И что?

Орловский просто выходит из гримёрной и мне ничего не остаётся, как идти за ним. Мне нужно настроиться на готовку - это сейчас самое важное. Всё остальное потом. Я повторяю это как мантру, когда вхожу в съёмочный павильон. Вижу, что здесь уже Милена с матерью, к которым Андрей не подходит, просто кивает приветственно и останавливается в стороне, сложив руки на груди. Это как предупреждающий знак, что его сейчас лучше не трогать. Но это последнее, что мне нужно делать. Пусть злится, наорёт на меня, сделает что угодно - только не делает вид, что ему всё равно. Он просто не может испытывать равнодушие - такие чувства и отношения, какие есть у нас на протяжении десятков лет, за два дня не исчезают.

- Всё же нам нужно поговорить, - произношу, вкладывая в тон как можно больше уверенности, хотя, видит бог, как раз её-то внутри не наблюдается от слова «совсем».

- Я же сказал - потом.

- Я не думаю, что это правильно.

- Ах, да, я и забыл, что мы делаем только то, что кажется правильным тебе.

Он цедит слова словно бы нехотя, на меня не смотрит - взгляд направлен куда-то поверх моей головы. Но отреагировал хоть на что-то, пусть со злостью, но это всяко лучше, чем показное безразличие.