— Да, так и есть! Я околдован! Да еще каким замечательным колдовством, сами увидите!
Друз выдохнул сквозь сжатые зубы.
— Так ты смеешься над нами?!
— Я смеюсь, потому что я рад, старый ты ворчун! Я рад, что впервые за много лет в этом доме родился младенец, и хочу отпраздновать это вместе с друзьями. — Он протянул руки к собравшимся. — Коли вы мне не друзья, уходите, я позову тех, кто еще умеет веселиться.
— Ты признаешься, что околдован? — спросил сосед Друза.
— Признаю, признаю! А что тут дурного? Все вы будете околдованы.
Ропот в зале усилился. Пендаран повернулся и указал на Талиесина с Блезом, стоявших у очага.
— Вот, — сказал он, — кто меня околдовал. Поди сюда, Талиесин.
Бард подошел, и Пендаран положил руку ему на плечо.
— Тот, кого вы видите перед собой, не таков, как остальные люди: голос его — само колдовство, и все слушающие подпадают под власть его чар. Но скажу вам со всей искренностью, друзья мои, жизнь моя стала куда приятней и веселее.
Друз устремил взор на барда и сказал:
— Тот, кто сумел произвести в нашем короле подобную перемену, — первейший из колдунов. Однако спрошу прямо, добра или худа желаешь ты нашему повелителю?
Остальные гости громко поддержали его.
Талиесин возвысил голос, так что он проник в самые дальние уголки зала.
— Неужели вы так глухи к доброте и холодны к радости, что разучились их узнавать? Неужели слепы ваши глаза, а уши закрыты для окружающего веселья? Неужто, пригубив вино, вы говорите: «Кубок мой полон праха» или, отпив: «Сладкое стало горьким, а горькое — сладким»?
Или вы забыли рождение своих сыновей и не помните, как ваши сердца бились от счастья? Неужели вы не собирали друзей и родичей возле очага, чтоб насладиться пением? Неужто вы все погрязли в такой тоске, что вам противен самый звук смеха? Или вы так ожесточили свои сердца, что дружеское касание для вас — касание ветра о камень?
Зал молчал, все глаза были устремлены на барда, чье лицо светилось потусторонним огнем. Слова его горели в их ушах. Все, высокородные и не очень, равно съежились от стыда.
Харита, которая вместе с Руной вышла к пирующим, стойла у лестницы с маленьким Мерлином на руках. Талиесин заметил их и протянул руку. Когда Харита подошла, он возгласил:
— Гляньте! Вот мой сын, который прославится больше всех ныне живущих! — И с этими словами, шагнув к Харите, взял у нее ребенка.
Талиесин поднял младенца высоко над головой и продолжал:
— Зрите, вожди Диведа, вот ваш царь! Други, грядет Темное время, но я держу перед вами свет. Смотрите хорошенько и запомните, дабы, когда придет тьма и вы в страхе забьетесь в свои берлоги, вы могли бы сказать народу: «Да, это темное и страшное время, но однажды я видел свет».
Все в изумлении смотрели на Талиесина. Никогда ни от кого не слышали они подобной речи. Харита тоже изумленно глядела на мужа, видя в его глазах страшный яростный свет, готовый спалить все, чего коснется. Она потянулась забрать ребенка, и Талиесин вернул маленького Мерлина матери. Потом они с Харитой вышли из зала.
Блез видел все и понял, что Хафган говорил правду. Воздев руки, он шагнул вперед и сказал:
— Внемлите и запоминайте, вожди Диведа! Вам возвестили царя. Однажды он придет за своим венцом. Не отрекайтесь от него, чтобы не было вам беды!
Поднялся взволнованный гул, словно разворошили пчелиный улей. Блез повернулся к остальным друидам и спросил:
— Кого вы видели, братья?
Один отвечал:
— Будущего короля Диведа.
Однако Блез, склонив голову, промолвил:
— Да, и более того. Вы видели, как величайший из нас склонился перед Властелином Света. Отныне делай так всяк, дерзающий на царство. Уже сейчас выстраиваются ряды, ибо близка битва. Счастлив живущий в наше смутное время.
Друиды подивились его словам, и один спросил:
— Как же может быть счастлив живущий во тьме, брат?
— Чему дивитесь? — спросил Блез. — Только тот, кто живет во тьме, способен познать и оценить свет.
Глава семнадцатая
Когда закончился пир в честь рождения Мерлина, знатные гости отбыли, увозя весть о рождении царственного младенца в дальние холмы и долы Диведа. Блез и друиды задержались еще на день, готовясь к путешествию на юг, где ждал известий Хафган.
В день их отъезда Харита подошла к Блезу и сказала:
— Не затруднит ли тебя передать весточку моему отцу, царю Аваллаху в Инис Гугрин?
— Я охотно сделаю и это, и много большее, — отвечал Блез. — Что ему передать?
— Передай, что я родила ему наследника. Что я… что мы хотим вернуться домой и будем ждать, чтобы он прислал нам знак своего расположения.
— Госпожа, я все это ему скажу, — пообещал Блез.
Тут подошел Талиесин, и все вместе вышли во двор, где ждали остальные друиды.
— Прощай, Блез, брат мой, — сказал Талиесин, тепло его обнимая. — Кланяйся от меня родителям. Скажи, что внук их здоров и скоро будет дома.
Харита задумалась над мужниными словами. Что он такого знает?
— Ты снова увидишь своего отца, — сказал Талиесин Харите, когда друиды ушли. — И познаешь радость — вложить свое дитя в руки того, кто ребенком держал тебя на руках.
Минули недели, на земле утвердилась весна. Прошли теплые дожди, и вновь зазеленели холмы. Почки набухли и выпустили побеги, ручьи вздулись и вышли из берегов. Харита кормила младенца и оправлялась после долгих месяцев, проведенных взаперти. Они с Талиесином разговаривали по многу часов, но, как ни хотелось ей узнать смысл происшедшего в зале во время пира, что-то ее останавливало: что-то в произнесенных им словах, в том, как он поднял их ребенка — словно жертву, предназначенную для заклания…
Серыми ветреными дождливыми днями и ясными солнечными, когда свет был как бледное густое масло, Харита ждала ответа от отца и тревожилась, что весточки все нет. Однако Талиесин, казалось, нимало не тяготился ожиданием: он по-прежнему пел у Пендарана и в городе, так что его слышали и многие простолюдины. В округе шептались, что владыка Алый Меч принимает у себя короля и королеву фей, за что те обещали богатство всем жителям Маридуна и окрестностей.
Близилось лето, Харита нет-нет да и поглядывала на дорогу к вилле — не скачет ли гонец от отца. Однажды, когда она гуляла с Мерлином во дворе, подошел Хенвас.
— Госпожа, — сказал старый слуга, — к вам человек.
Она быстро обернулась.
— От отца?
Хенвас пожал плечами.
— Он не сказал.
Она поспешила в зал, где увидела человека, с головы до ног закутанного в плащ. Он стоял сразу за дверью, спиной к ней.