Актер. Часть 3, 4 - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Кова cтр.№ 79

 Ощущение, словно кто-то провел тебе по спине холодной и липкой ладонью. Следом обычное человеческое: «Нет, ТАК быть не может!» И ты снова пытаешься шевельнуть пальцами, но боль убеждает тебя, что связки, похоже, действительно повреждены, и что этот сукин сын не лжет. А потом приходит пронизывающее тебя понимание, что твоей карьере в кино и театре пришел конец. Видимо, так обрывается сердце.

 — Но прежде чем мы продолжим с тобой разговор по душам, я бы, пожалуй, представился.

 Впечатление полной фантасмагории. Человек, который только что оборвал твое будущее, предлагает тебе «побеседовать по душам»?

 — Меня зовут Николай, Никс или Нико — это как тебе больше нравится. Этого человека, — кивок на стоявшего рядом с ним англичанина, — зовут Ли. Ну, а твое имя мы знаем. И на закуску мой первый вопрос: что у тебя с моей женщиной? Я про Элизабет.

 — Элизабет? — В этот раз Алекс просто не понял его. — Я не знаю такую. Ты о ком?

 — Да нет, ты знаешь. — На губах у того, кто назвал себя Никсом, появилась кривая усмешка. На секунду мелькнула полоска ровных зубов. — Только я называю ее Элизабет, а ты, — он поморщился, — видимо, Лизой. Но эта женщина принадлежала мне и до своей гробовой доски будет принадлежать только мне.

 «Что значит, «принадлежала»? Она что же, по-твоему, вещь?» — Алекс даже сел поровней, пытаясь оценить про себя степень «клиники» говорившего.

 — Но в детстве она вела дневник, где чего только о тебе не расписывала. Это ты ее Большая Тайна? Так она тебя называла?

 Боль в руке, отсутствие будущего, прощание с карьерой и театром — все мгновенно отступило на задний план. У Ресля участился пульс, а сердце принялось колотить с такой частотой, о которой он даже не подозревал.

 — ... И что ты в детстве привез ей в подарок? Крестик из Праги? — Никс помолчал, рассматривая его глаза, явно пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова.

 Но премьерами в театре просто так не становятся. И если на сцене твое лицо зритель должен читать как открытую книгу, то в жизни у этого дара есть оборотная сторона. Научившись идеально привязывать к репликам жесты и мимику, ты в то же время учишься, как закрываться, чтобы не на сцене твои эмоции не могли бы прочесть. Вот почему ты с легкостью распознаешь ложь в интонациях и жестах других людей. И сейчас было то же самое. Оказавшись один на один с болью, не зная, где Лиз, но догадываясь, что она тоже в беде, Алекс играл безликое и предельно вежливое спокойствие. Выгадать время. Не дать оружия против себя.

 — А еще она прислала Исаеву эту открытку. — Тот, кто назвал себя Никсом, завел назад руку, забрал со стола и протянул Реслю почтовую карточку, которая, оказывается, там лежала. Зрение тут же выхватило коллаж из видов Москвы. Но Никс перевернул открытку, и ты с замирающим сердцем видишь знакомый почерк и слова: «Андрей», «Кривой город, 15».

 Посмотрев на чеха (тот по-прежнему молчал), Нико смял открытку и отшвырнул ее на стол, продолжая:

 — Приглашая Исаева сюда, в этот дом, в Кршивоклат. И эта же женщина последние дни моталась от меня стрекозой по всем странам. А за ней, как я понимаю, мотались ты и твой дружище Исаев.

 Первое ощущение: отторжение. Не верь, тебя пытаются подловить. Но следом врывается понимание, что Никс и Ли — это люди из реально существующей организованной преступной группы, где у Лиз было еще одно имя, Элизабет. Затем из кэша памяти вдруг всплывает, что мужчины, внешне похожие на этого Никса, всегда западали на Элисон. То есть понятно, что не на Элисон, а на Лизу, но это уже без разницы. Потому что есть еще кое-что, что прочерчено в твоей голове красной неоновой краской. Гостиница в Пушкине, ночь. И помертвевшее лицо девушки, которая, задыхаясь от ужаса, заходилась от крика: «Не надо, Никс!» и билась в твоих руках.

 В это мгновение Ресля мысленно затрясло, хотя его чувства сейчас точно разнилась с теми, что были тогда у Лизы. «То есть, Никс — это ты?!» Следом вспомнилось то, что вчера ему рассказал Андрей. Лиза была в ОПГ, и там ее кто-то курировал. Или курировал и избивал, если судить по шраму, который Алекс видел на ее левом боку. Такие отметки бывают, когда ребра ломают по нескольку раз. Алекс, правда, тогда соотнес это с какой-нибудь ее травмой, которая в детстве бывает почти у всех. Да и Лиз что-то такое ему наплела насчет того, что «пару раз упала с лыж и, как всегда, неудачно приземлилась на левой бок». А теперь по всему выходило, что человек, ломавший ей ребра, и этот Никс с его «эта женщина до своей гробовой доски будет принадлежать только мне» — одно и то же лицо.

 В этот момент Реслю дико хотелось не то что продолжать его слушать или дальше «знакомиться» с ним, а начать чисто по-человечески его уничтожать. При этом и страха-то не было. В отличие от того же Исаева он никогда не сталкивался с убийцами, боевиками и не знал их нравов. Да он, в общем-то, и не собирался их изучать. Чистая вспышка ярости — из тех, когда чувствуешь кровь другого человека во рту. Сделать так, чтобы этот Никс больше не смел прикоснуться к ней не то что пальцем — взглядом!

 Но на деле сейчас двое мужчин сходились в схватке за женщину.

 ... А Никс все разглядывал этого парня и в сотый раз спрашивал у себя, что нашла в этом чехе Элизабет? Утонченное, даже чувственное-мать-его-так лицо? Нет. Фигуру? Нет. Только этого для нее было бы мало. Или... Он перевел взгляд на Ли, который даже сейчас, заходясь в бешенстве, с интересом смотрел на Ресля. Но это был не тот интерес, когда хочется взять, переспать, наклонить — это был тот искренний интерес, который в тебе вызывает личность женщины или мужчины. Или... Никс вздрогнул ... Элизабет была с этим чехом, потому что ей тоже было с ним «интересно»?

 Хорошо, предположим, у них любовь, и тогда все более-менее ясно. И хотя одна мысль о том, что она променяла Его на эту звездную куклу, заставляла кровь молотом бить в виски, Он давно уже знал, что одной любви недостаточно. Всегда есть что-то еще, что-то не менее важное. То, что по-настоящему связывает двоих людей, заставляет их стремиться друг к другу. Раскрывает их. Убеждает их запоминать моменты, которые их, в сущности, определяют. Этому сложно подобрать правильный термин, еще сложней уложить это в формулу. Просто есть такое понятие: ты — мой, ты — моя. А Он... Он, кажется, был в ее жизни не более, чем чужаком.

 Тем не менее, Он ее знал и даже лучше, чем она себе думала. Ей было нужно сильное плечо, но без всякой вульгарности. Она всегда хотела мужчину, который бы ее защищал, но при этом не закрывал ей периметр. А еще ей было нужно то самое, женское: «Этот мужчина — лишь мой». Другое дело, что Он не смог ей этого дать. Сначала это казалось ненужным и даже смешным. Потом Он стал прятаться за редутами надуманных и действительных дел, называл ее поведение глупым. Осмеивал ее ценности, заставлял ее прятаться и все больше замыкаться в себе. А к вечеру начинал сходить с ума, если она Ему за весь день ни разу не позвонила. А когда Он стал задумываться о том, что же у них происходит, и дал себе слово в ближайшие дни попытаться все изменить и исправить, было уже слишком поздно. Она от Него сбежала и развязала войну, оставив Его наедине с расцарапанной в кровь душой и отчаянной злобой.