Рамадан поражённо глядел на Лейса. Лейс отвёл в сторону глаза, теребя в пальцах корд.
– Лейс, ты о ком сейчас говоришь? – очень тихо спросил Рамадан.
– Да неважно это. – Лейс поморщился и махнул рукой. – Важно другое: в тот день, когда я понял, что такая связь существует, я решил найти ген, который отвечает за практическую реализацию чуда. Ведь, в конце концов, в мире существуют миллионы тех, кто не верит в Бога, но страдает от рака, паралича или слепоты.
– Возможно, им имеет смысл верить? Как тому врачу? – тихо сказал Рамадан.
– Вполне законное рассуждение, – безмятежно кивнул Лейс. – Ну, а как ты, папа, сам действовал в тех случаях, когда закон был суров, а милосердие было превыше закона?
Рамадан не нашёлся, что отвечать. Лейс посмотрел на море.
– В общем, так или иначе, но я решил найти ответ на свой вопрос, – продолжил он. – И я искал этот ген три долгих года. Это был очень трудный путь. Понадобились люди, деньги, сложное оборудование. Но больше всего мне была нужна вера – вера в себя, в свои силы. Вера в чудо. И полгода назад это чудо произошло. Последнее исследование моей группы выявило, что я не ошибся и такой ген действительно существует. Мы назвали этот ген «ahuizotl», в честь собакоподобного персонажа ацтекского мифа, – Лейс озорно усмехнулся. – То мифическое существо жило в воде и защищало обитателей озера. А в человеческом организме «ahuizotl» – или, azot, как мы его называем – отвечает за уничтожение больных и плохо функционирующих клеток... А теперь очень простой вопрос: скажи, что будет, если создать клон или дополнительную копию этого гена?
Рамадан подумал.
– Процесс старения замедлится? Но это же фантастика и до бессмертия далеко.
– А что, если я скажу тебе, что если мой эксперимент удастся, то я сумею доказать: всего одна копия этого гена, добавленная в ДНК, увеличит жизнь человека вдвое.
– То есть человек будет в среднем будет жить сто двадцать – сто тридцать лет, – посчитал Рамадан. Лейс кивнул с энтузиазмом:
– А теперь представь, что будет, если в ДНК человека вольются копии такого гена. Очистив организм от стареющих или заражённых клеток, мы фактически дадим человеку бессмертие. Люди смогут жить бесконечно долго, перестанут болеть, и, что самое важное, больше никогда не будет увечных... Немного наивно, да? – перехватил взгляд Рамадана Лейс. – Но поскольку у меня нет прошлого, которым я мог бы гордиться, то я предпочитаю создавать будущее. В конце концов, зачем-то я же появился на этой земле? Вряд ли за тем, чтобы стать убийцей.
Потрясенный Рамадан молчал. Лейс кивнул, посмотрел на свой шортборд, провел пальцем по его носу и рейлу:
– А теперь, папа, я отвечу тебе на второй твой вопрос. Мы никогда об этом не говорили, но... в общем, я согласен, давай объяснимся до конца.
Лейс вздохнул, сузил зрачки и начал:
– Папа, всю свою жизнь я прожил в двух измерениях. В одном из них, я – никто. Абсолютный ноль. Найдёныш, который не знает, как выглядели его биологические родители, и какой из языков был им родным. Я до сих пор не знаю, где я родился, как меня звали и сколько мне на самом деле лет. Я не знаю, как звали мою мать, жива ли она и что с ней случилось.
– Я могу рассказать тебе, – осторожно предложил Рамадан.
– Нет, папа, – покачал головой Лейс. – Когда-то давно я очень хотел это знать. Сейчас – не хочу. Просто больше мне этого не надо.
– Но – почему?
– Да потому что я понял: правда обо мне может быть ужаснее всех кошмаров. И если моя мать жива, то я не готов стать кошмаром для неё, потому что... ну, потому что она, возможно, меня любила. Хотя бы минуту, но любила меня... В другой жизни у меня есть всё, и всё это благодаря тебе. Ты – мой настоящий отец. Ты взял меня в свой дом, когда я всех ненавидел. Ты был со мной. Ты меня вырастил. Ты пережил мою боль, страхи, кошмар – всю эту мою проклятую социопатию. Я прекрасно знаю, на что ты и Рамзи пошли когда-то ради меня, и я никогда не смогу за это расплатиться. Именно благодаря вам я встретился с вылечившим меня врачом. Это благодаря тебе я смог в первый раз поехать в Оксфорд и выбрать себе профессию, которой я дорожу… Но, папа, пойми: мне действительно не до любви и не до девушек. Нет, я не являюсь поклонником целибата, – Лейс усмехнулся, – и у меня есть приятели. Но – не друзья. И у меня есть девушки. Но это – не любовь в твоём понимании, папа. Все мои связи обрываются очень быстро, потому что я обречён жить с призраками прошлого... Я никому и никогда не смогу рассказать о себе всё то, что знаешь обо мне ты.
Рамадан открыл рот, чтобы возразить, но, подумав, запнулся.
– Вот именно, – кивнул Лейс, наблюдая за отцом. – Это всё из-за прошлого, которое у меня было. И если правда о нём откроется, то я потеряю всё, что только имею. Но гораздо хуже для меня то, что сделают с тобой, если узнают, что человек, возглавлявший внешнюю разведку Египта, взял, да и усыновил шахида... Это даже не смешно, – и Лейс отвернулся. – Так что в моём случае мне нужна только одна женщина – чистая, как лист белой бумаги.
– Что это значит? – спросил Рамадан.
– Ну, – вздохнул Лейс, – поскольку я не готов строить отношения на лжи, то мне нужна такая женщина, которая без колебаний примет обо мне всю правду. Но чтобы принять меня таким, какой я есть, честно и открыто, у женщины не должно быть ни опыта, на который она будет опираться, ни родных, мнению кого она будет доверять, ни собственного прошлого. Она должна понимать меня – но не жалеть. Пусть не любить – но быть преданной. В противном случае в наших отношениях неизбежны возникнут трещины: сначала – элементарное непонимание, потом – шантаж. А там дело и до угроз докатится... Мне нужны такие отношения, где я и эта женщина – мы станем заговором двоих против всего мира. Говорят, такой союз называется страстью, партнёрством, дружбой, – и Лейс насмешливо скривил уголок рта, – но, откровенно говоря, мне наплевать, как это называется. – Лейс помолчал, потом вскинул на Рамадана мерцающие глаза. – Я – не Бог, и я не могу создать для себя идеальную женщину... Правда, однажды я считал, что встретил нечто близкое к своему идеалу. Но эта женщина утопила меня в слезах.
– Ты о Шари говоришь? – догадался Рамадан.
– Да, папа, я говорю о Шари. Я любил её. Может быть не так сильно, как я хотел или мог, но я её любил.
– Но и Шари тебя любила. И сейчас ещё любит. Кроме того, Лейс, если любящая женщина умеет жалеть – это же нормально! – вступился за Шари Рамадан.
– Нет, папа. Это для вас, нормальных людей, нормально. Но я-то не рос как нормальный ребёнок, – сухо усмехнулся Лейс. – С нормальными людьми меня объединяет только одно: желание оставаться не с теми, кто заставляет нас плакать, а с теми, кто заставляет нас смеяться. К тому же у меня есть одно личное пожелание к Богу. – И Лейс улыбнулся, глядя на отца: – Знаешь, папа, я бы очень хотел, чтобы у моей женщины были глаза цветом, как у тебя. Потому что это цвет солнца.