Пролог
Есть в Сибирском краю место, обросшее разными легендами. На весь мир известен феномен Пяти Озер, четыре из которых настоящие, а одно – вымышленное. Потаенным называется. Никто не знает, откуда пошла о нем молва. Ведь если нет его на карте и никто его не видел никогда, почему же так упорно продолжают его искать отчаянные исследователи, журналисты, искатели приключений и ловцы счастья, стекающиеся в сибирскую глубинку со всего мира? Преодолевают непроходимое бездорожье, проводят месяцы и годы в местах, лишенных элементарных удобств цивилизации, к которым привыкли, тратят приличные суммы на экспедиции, и, несмотря на все это, никто его так и не нашел. Правда, ходят слухи среди местных, что есть счастливчики, кому удалось то озеро увидеть. Да только не спешат они почему– то об этом открыто заявлять. Лишь поделятся радостной новостью с близкими. А новость – то и летит себе дальше – от одного дома к другому, из города в город, из страны в страну, за моря – океаны. И все едут и едут искатели в надежде прикоснуться к чуду, хоть одним глазком на него посмотреть, а может, и окунуться в целебные воды, от всех хворей спасающие, успокоение тревожным душам дарующие, тайну смысла жизни открывающие. Ищут озеро Потаенное, с горящим взглядом и трепетом в сердце плутают в чащах дремучих, вязнут в трясине болотной, и гнус таежный им нипочем, и края суровые их не пугают.
«Там, обернувшись зоркою совой,
Витает над чащобой дух лесной,
Из глубины седых веков, за годом год
Озерный край волшебный стережет.
Застыл в ночи безмолвный синий лес,
Сокрыл ветвями чудо из чудес,
От взора нехорошего храня.
Открой же тайну мне. Впусти меня…»
1. Как все начиналось
Всю свою сознательную жизнь, начиная с первых осмысленных воспоминаний детского возраста, Гарик мечтал разбогатеть. Желание, сформировавшееся еще в далеком детстве, росло и крепло в нем с каждым годом, превращаясь в наваждение. Впервые осознание того, что не всегда можно получить то, что есть у других, обрушилось на него в трехлетнем возрасте, когда он гулял с мамой в парке. Они шли мимо проката детских педальных автомобилей. Сверкающие свежей краской и хромом миниатюрные копии настоящих «Волг» и «Москвичей» выстроились в ряд. Круглые фары призывно подмигивали, отсвечивая на солнце. Все они были без крыш, позже Гарик узнал, что такие модели называют «кабриолетами». Он замер на мгновение, выпустив мамину руку. Она остановилась рядом. Прочитала какие–то знаки на плакате, висевшем сверху, на козырьке павильона, сказала «Дорого» и потянула его дальше. Он бы и ушел послушно, да только в этот момент в один из автомобилей усадили карапуза примерно такого же возраста, как и Гарик. Мужчина – наверное, его отец – протянул хозяину проката грязноватую бумажку в желтых разводах (как позже выяснилось, это были деньги), и мальчуган с важным видом выехал на круглую площадь. Механические педали издавали скрежет железа, резанувший слух и сердце Гарика, но не из–за неприятного звучания, а оттого, что сам он не мог надавить на них, управляя таким же прекрасным автомобилем. Потому что у его мамы не было этих проклятых денег. С того момента эта проблема постоянно отравляла ему жизнь.
Гарик рос без отца. Мать работала на заводе, и ее единственного дохода едва хватало им двоим на самое необходимое. Иногда и не хватало. Однажды Гарику пришлось всю зиму проходить в ботинках с дырой в подошве, на новые не было денег. Мама подкладывала войлочные стельки потолще. Он с завистью смотрел на одноклассников, родители которых могли позволить наряжать своих отпрысков в дорогущие импортные вещи. Только одни финские «мокасины» на натуральном меху его друга стоили вдвое больше зарплаты матери Гарика. А когда наступила долгожданная весна и Гарик переобулся в вылинявшие кеды, друг пришел в школу в фирменных кроссовках «Адидас». И девочка, на которую Гарик тайком посматривал с трепетом в сердце, улыбалась другу, а не ему. Друг, конечно же, был ни в чем не виноват, Гарик это понимал. Виноваты во всех его бедах были деньги, точнее, их отсутствие. И чем старше он становился, тем сильнее это обстоятельство ранило его, делая все более угрюмым и замкнутым. Удручало то, что будущие перспективы не сулили ему обеспеченной жизни даже во взрослом возрасте. И хотя в то дикое «перестроечное» время учеба в вузах все еще была в основном бесплатной, он не мог позволить себе высшее образование. Мать и так перебивалась от зарплаты до зарплаты, и Гарик считал, что ему пора зарабатывать свою копейку. Поэтому сразу после школы устроился, куда взяли – на почту, почтальоном. С синей сумкой через плечо, весившей, казалось, тонну, после беготни по лестницам многоэтажек он обходил квартал за кварталом, раскладывая письма и газеты в почтовые ящики. Иногда приходилось звонить в дверь, чтобы передать телеграмму под роспись. Однажды открыла девушка его возраста, лет семнадцати. Гарик запомнил ее на всю жизнь. Первую девушку трудно забыть. Он даже какое– то время думал, что любит ее, пока однажды знакомые ему не сообщили о ее неразборчивости в связях. Гарик, конечно, не поверил. Парни в его окружении часто болтали о девчонках такое, что ясно было: все это выдумки и неудовлетворенные фантазии. В этот раз он насторожился, решил понаблюдать за ней. Устроившись однажды в ее подъезде этажом выше и прикрывшись от соседей газетой, он простоял так весь день и увидел много интересного. Насчитал пять гостей, приходивших и уходивших один за другим, как по расписанию. С шестым она вышла вместе, он увез ее куда– то в новенькой «десятке». Когда автомобиль выруливал со двора, солнце сверкнуло в его фарах – в точности как тогда, в парке, у игрушечных машинок в прокате. И снова предательски екнуло сердце. Такую машину он не сможет себе позволить, наверное, никогда. Больше он к той девушке не ходил. Она несколько раз звонила, рыдала в трубку, умоляла, и он обещал зайти, но не зашел. Гарик не знал, брала ли она с тех парней деньги, продавала ли им себя или ей просто нравилась такая жизнь. И все– таки ему было бы легче, если бы продавала. Тогда, вроде как, получалось, что с ним у нее было «по любви». Может быть, она нуждалась в деньгах еще сильнее Гарика, кто знает. О своей жизни они друг другу не рассказывали. Но смириться с таким ее способом заработка он не мог. Не мог оправдать такое низкое падение даже ради крайней нужды. И как бы сильно ни жгло его желание разбогатеть, Гарик был уверен, что никогда не опустится до воровства или грабежа. Это было ниже его достоинства.
Это было самое начало «лихих девяностых». На людей обрушилась свобода, которой они прежде не знали. Вместе с ней пришла нужда. Заводы закрывались, а те немногие, которые продолжали работать, перестали выплачивать зарплату. Стало нечего есть, и было совершенно непонятно, как выжить. Во время этого хаоса Гарика забрали в армию. От многочасовых маршировок и пробежек в кирзовых сапогах ноги у него начали распухать и болеть, и однажды он просто не влез в сапоги. Армейский хирург обнаружил у него третью степень плоскостопия, осложненную артрозом. Начмед удивился, как это с таким диагнозом Гарик очутился на службе, и «комиссовал» его – списал в запас, то есть. А сам Гарик и не подозревал о том, что с ногами у него такая беда. Они раньше никогда у него не болели. На медкомиссии в призывном пункте врачи лишь спрашивали «Есть жалобы?» – и, не дожидаясь ответа, ставили отметку «здоров».