Помимо милиции, вооруженной только легким стрелковым оружием, американцев готовилась встретить и новая революционная армия, насчитывавшая, по оценкам ЦРУ, 50 тысяч человек. Благодаря системе политической пропаганды и тщательного отбора кадров, введенной Че, на предательство этой армии американцам рассчитывать не приходилось.
3 мая в конгрессе США выступил бывший начальник генштаба батистовской армии Табернилья, заявивший, что Фидель тайно размещает направленные против США советские ракеты в болотах Сьенага-де-Сапата на южном побережье Кубы. Это была полная ложь, но конгрессменам нужен был предлог для введения санкций против Кубы. А здесь были хороши все средства.
3 июля 1960 года конгресс дал президенту Эйзенхауэру полномочия сократить квоту на закупку кубинского сахара. Фидель отреагировал принятием закона, дающего правительству право национализировать всю американскую собственность на Кубе. Американцы ответили быстро — 6 июля Эйзенхауэр объявил, что США больше не будут импортировать сахар с Кубы в 1960 году. По факту это означало отказ от прежних обязательств по закупке 700 тысяч тонн сахара.
Но американцы все время запаздывали. Благодаря прежде всего усилиям Че были заблаговременно найдены альтернативные покупатели на основной товар кубинского экспорта.
26 июля 1960 года (кубинцы отмечали очередную годовщину штурма казарм Монкада) Фидель выступил с речью, в которой выразил симпатии Кубы в отношении национально-освободительного движения в Латинской Америке: кубинский пример может превратить Анды в Сьерра-Маэстру Западного полушария. При этом речь шла не об экспорте революции, а об экспорте кубинской модели развития, которая становилась все более притягательной для обездоленных классов латиноамериканского субконтинента.
Для Че тема революционной борьбы за освобождение Латинской Америки была не просто темой — это было делом всей его жизни. Он уезжал из Буэнос-Айреса в 1953 году как «солдат [Латинской] Америки», и на Кубе он продолжал оставаться таковым.
28 июля Че выступил на открытии I съезда латиноамериканской молодежи, где вместе с ним в президиуме сидел Хакобо Арбенс. Приветствуя бывшего президента Гватемалы, Че сказал: «Мы благодарны ему и погибшей гватемальской демократии за пример и опыт, которые они нам дали. Мы поняли и верно оценили ошибки, с которыми не смогло справиться его правительство, чтобы, не повторяя их, дойти до сути проблемы и одним махом снести головы
[159] и властям предержащим, и своре их наемных палачей».
Че прямо поставил вопрос: является ли кубинская революция коммунистической? И сам же на него ответил: «…я бы после популярного объяснения по теме “что такое коммунизм” и игнорируя избитые доводы и обвинения империалистов, колониальных держав и т. п., которые вообще все валят в одну кучу, ответил бы так: если эта революция марксистская (заметьте, я сказал “марксистская”), то произошло это потому, что она сама, своими методами открыла те пути, на которые в свое время указал Маркс (аплодисменты)»258.
Именно в этой фразе заключался тот путь, который привел Че к гибели уже через семь лет. Он считал, что метод кубинской революции, то есть вооруженная борьба небольшого отряда, раскачивавшего ситуацию в стране, — это новое слово в теории и практике марксизма. А значит, этот метод можно использовать и в других странах. Если Маркс и Ленин говорили о захвате власти пролетариатом, который сначала должен был организовать свою массовую революционную партию, то на Кубе вполне обошлись и без пролетариата, и без массовой пролетарской партии. Вместо долгой и кропотливой политической и агитационной работы по примеру русских большевиков кубинский маленький революционный авангард сделал все быстро и силой слова, и силой оружия.
И выступая перед латиноамериканской молодежью, Че не без гордости «уколол» советских друзей, утративших былой революционный пыл: «Недавно один из высокопоставленных деятелей Советского Союза, заместитель премьер-министра Микоян (аплодисменты), поднимая тост за кубинскую революцию, признал (будучи марксистом всю свою жизнь), что это — явление, которое Маркс не предвидел. (Аплодисменты.) И заметил, что жизнь учит нас большему, чем самые мудрые книги и чем самый глубокий из мыслителей (аплодисменты)»259.
При этом надо подчеркнуть, что Че не был ни маоистом, ни троцкистом, как это часто утверждают. Он был гораздо большим марксистом с точки зрения теоретической подготовки, чем многие члены тогдашнего советского руководства, включая самого Хрущева. Просто он считал советскую революцию несколько обюрократившейся и медлительной, «бабушкой на покое». Напротив, революция на Кубе была как советская, только сорока годами раньше. Она еще была молодой. Ведь в 1920-е годы большевики не стеснялись поддерживать коммунистов в гражданской войне в Китае и даже готовили в 1923 году вооруженное восстание в Германии («немецкий Октябрь»),
С точки зрения Че, просоветские компартии в Латинской Америке зря встали на путь завоевания власти мирным путем. Американцы никогда не дадут этого сделать, что показал опыт Гватемалы. Поэтому Че считал ненасильственные методы борьбы латиноамериканских коммунистов не то чтобы теоретически неверными. Нет, он просто считал их бесперспективными. Забегая вперед отметим, что чилийский опыт 1970–1973 годов свидетельствовал как раз в пользу Че. Как ни старались тогда чилийские коммунисты придерживаться каждой буквы существовавших законов, это не уберегло их от пуль и танков, поддержанных американцами военных путчистов.
Таким образом, разногласия Че с Москвой касались не целей или стратегии, а всего лишь тактики революционной борьбы, да еще и в конкретном регионе земного шара — Латинской Америке.
Со своей стороны Хрущев и его команда тоже отнюдь не были противниками вооруженной борьбы за социализм, хотя именно в этом (помимо всего прочего) Москву тогда обвинял Пекин. СССР и при Хрущеве, и позднее оказывал самую разнообразную помощь (в том числе и военную) борющимся народам Вьетнама, Лаоса, Алжира, странам Черной Африки. Мирное сосуществование Хрущев понимал лишь как невозможность выиграть третью мировую войну в условиях, когда СССР и США располагают большими ядерными арсеналами. Но любая другая борьба двух систем Москвой отнюдь не отрицалась. Никакого идеологического перемирия объявлено не было. Империализм для Хрущева империализмом и оставался.
Однако в Москве подозревали все кубинское руководство, а особенно Че, в том, что оно излишне абсолютизирует вооруженную борьбу. Ведь на Кубе маленький отряд Фиделя, скорее всего, не добился бы успеха, если бы его не поддерживало в самых разных формах практически все кубинское население, включая часть крупной буржуазии. А ведь это население надо было предварительно организовать и провести пропагандистскую работу.
То есть, с советской точки зрения, малочисленный партизанский отряд своими действиями не создавал в той или иной стране революционную ситуацию, а скорее использовал эту ситуацию, уже предварительно созданную массовой политической работой среди населения.