Было бы тяжелой непростительной ошибкой делать дела плохо, если их можно сделать хорошо…
Надеюсь, что эти строки не расстроят тебя. Я знаю, что если ты серьезно проанализируешь все то, что я написал, характерная для тебя честность приведет тебя к выводу, что я был прав. Но даже если ты придешь к противоположному решению, я не буду чувствовать себя обиженным. Я пишу тебе с искренней привязанностью и величайшим и самым искренним восхищением твоим блестящим и благородным разумом, твоим безупречным поведением и твоим непреклонным характером истинного революционера. Тот факт, что ты можешь посмотреть на эти вещи по-другому, чем я, не изменит этих чувств ни на йоту…»472
Письмо Фиделя убедило Че. Вместо вынужденного бездействия в Праге он мог заняться практической подготовкой своего партизанского отряда на Кубе. Ведь главным препятствием для возвращения на остров было для Че нежелание опять возвращаться в общественную жизнь — тогда волей-неволей пришлось бы объяснять, где он так долго был. Фидель же, прекрасно знавший чувствительный и упрямый характер друга, предоставил возможность вернуться и жить на Кубе инкогнито. Не исключено, что на Кубе он хотел еще раз попытаться отговорить Че от его боливийской мечты.
23 июля 1966 года Че уехал из Праги на поезде в Вену, оттуда тоже поездом — в Женеву и Цюрих. Дальше самолетом в Москву и из советской столицы — уже в Гавану. Время отъезда было подобрано со смыслом. На Кубе готовились праздновать очередную годовщину штурма казарм Монкада и в Гавану съезжались гости со всего мира. Поэтому полный
[288] пожилой уругваец Рамон Бенитес не привлек в гаванском аэропорту никакого внимания.
И все же не обошлось без досадной случайности. В аэропорту как раз проводил съемку известный кубинский режиссер Сантьяго Альварес, естественно, хорошо знавший Че. В кадр, помимо десятков других людей, попал и респектабельный уругваец. Альварес был немало удивлен, когда в его офисе появился Ариэль и попросил уничтожить пленку. Только через много лет он узнал причину такого странного интереса разведки к его творчеству.
Когда Алейде позвонили из офиса Фиделя и предложили приехать с самым младшим сыном Эрнесто, она все поняла: Че был на Кубе и хотел увидеть именно своего тезку, которому был всего месяц, когда он уехал в Конго. Алейда с сыном приехали в местечко Сан-Андрес в западной провинции Кубы Пинар-дель-Рио — там Че и собрал свой небольшой отряд для боевой подготовки.
Алейда еще много раз приезжала в Сан-Андрес. Че вообще-то не терпел посторонних в партизанском лагере, но для любимой жены все же сделал исключение. Иногда она задерживалась и принимала участие в тренировках и помогала готовить пищу на весь отряд.
Несмотря на то что некоторые из его сподвижников были уже людьми немолодыми, Че не щадил ни себя, ни других. В палящую жару будущие и бывшие партизаны совершали изнурительные марши с полной боевой выкладкой. Че стал передвигаться медленнее, чем в Сьерра-Маэстре, но зато не останавливался на отдых. Алейда утверждала, что Че один раз спас ей жизнь, когда она верхом на лошади сорвалась с узкой горной тропы.
По вечерам отряд смотрел фильмы, причем в основном американские вестерны. Че относился к такому «искусству» снисходительно, но людям нравилось, и он не возражал.
Чтобы проверить свой новый внешний облик, Че (Рамон) посетил группу бывших партизан, служивших под его командованием. Его представили как советника из Испании, и никто его не узнал. Только когда «испанец» выдал бойцам несколько известных шуток из старого доброго времени, они от всей души посмеялись над собой и над командиром.
В июле 1966 года в Боливию тайно прибыли телохранители и бывшие бойцы в колонне Че в 1958 году Гарри Вильегас (Помбо) и Карлос Коэльо (Тума). При участии Папи вместе с боливийскими коммунистами они должны были создать городскую сеть поддержки партизанского очага. У них было строгое указание Че — ни к какой деятельности в этой связи Таню не привлекать — она должна была, как и раньше, добывать информацию из высшего политического руководства Боливии. В июле — августе 1966 года Таня передавала информацию Папи, и они старались встречаться как можно реже. Помбо увидел Таню в ресторане, где они сидели за разными столиками — он всего лишь должен был узнать ее в лицо и запомнить.
Компартия Боливии на тот момент стараниями китайцев раскололась на целых три группы. В докладе о ситуации в Боливии от 14 сентября 1967 года ЦРУ отмечало, что большинство коммунистов (примерно пять тысяч членов) все же остались в «промосковской» компартии под руководством Марио Монхе. В 1965 году откололась «марксистско-ленинская» (пропекинская) компартия (500—1000 членов, лидер — Мойзес Гевара). Коммунистами считали себя и троцкисты (Революционная партия трудящихся, несколько сотен членов), объединившиеся в единую организацию в феврале 1966 года473.
Все три партии имели очень слабую поддержку в деревне, люди Монхе и «марксисты-ленинцы» Мойзеса Гевары опирались прежде всего на горняков оловянных шахт.
Че предполагал сначала ориентироваться на «промосковскую» партию, хотя Монхе не скрывал своего скептического отношения к партизанскому очагу. Однако до самого прибытия Че в Боливию он полагал, что этот очаг не будет вести партизанской войны непосредственно в Боливии, а будет готовить группы для засылки в соседние страны. Против такого варианта Монхе не возражал. Тем более что ранее в рамках операции «Тень» боливийские коммунисты уже оказывали подобное содействие кубинцам.
Тем не менее Монхе долго сопротивлялся, и Фидель после напряженного с ним спора дал руководителю боливийской компартии пару месяцев, чтобы тот поменял свою точку зрения. В Москве Монхе посоветовали лишь не ссориться с кубинцами — Фидель только что публично высказался против китайцев, и в СССР это высоко оценили. Монхе решил, что ему, так или иначе, придется участвовать в партизанском проекте, но он настаивал на том, что руководить всей операцией должна компартия Боливии.
В мае 1966 года Фидель провел с Монхе на Кубе очередной раунд переговоров. Поблагодарив за прежнюю помощь в заброске партизанских групп с территории Боливии в Аргентину и Перу, кубинский лидер попросил еще об одном одолжении. Монхе и его товарищи должны помочь «одному общему другу» вернуться через Боливию к себе на родину
[289]. Боливийские коммунисты должны просто встретить его в Боливии и препроводить на границу. Монхе сразу понял, о каком «друге» идет речь, и согласился.
Не исключено, что в мае 1966 года Че и впрямь еще колебался в выборе между Боливией и Аргентиной. По крайней мере, Красная Борода вызвал в Гавану из Аргентины Сиро Бустоса, чтобы тот подробно рассказал о положении в Аргентине. После этого Бустосу приказали вернуться в Аргентину и ждать дальнейших указаний474.
На север Аргентины
[290] выезжала и Таня, где она организовывала выставку народных костюмов индейцев Боливии.