— Имеет, и прямое. Чего ты боишься?
Потерять его.
Я знаю о существовании малыша несколько дней, но уже безумно люблю его и больше всего на свете боюсь его потерять.
Но я не собираюсь признаваться в этом Хантеру. Я вообще никому не собираюсь в этом признаваться.
— Давай вернемся к имани, — говорю я.
— А мы от них и не отходили.
— Отходили. Все, о чем я тебя прошу, так это рассказать о том, с чем мне придется столкнуться, будучи беременной от вервольфа. Я хочу защитить своего малыша, а с его отцом как-нибудь сама разберусь!
— Было бы неплохо.
Голос Доминика за спиной заставляет меня замереть. Пальцы деревенеют, поэтому телефон просто выскальзывает из рук, ударяется о подоконник и улетает на пол. Не знаю, пережил ли он падение, выключился, или Хантер продолжает слушать мое срывающееся дыхание.
Я медленно поворачиваюсь: альфа стоит, прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди. С виду спокоен, но этот вид обманчив, потому что глаза Доминика горят желтым, и от сверкающих в них молний по коже бежит холодок. Я узнаю этот взгляд: так он смотрел на меня, когда забирал из дома Хантера.
Доминик плавным движением хищника наступает на меня, и я бессознательно прижимаюсь, прилипаю к подоконнику — дальше мне бежать некуда. Но он останавливается в двух шагах, подбирает телефон, проводит пальцем по экрану, а после швыряет его на постель. Только потом повторяет:
— Было бы неплохо разобраться во всем.
От Доминика веет животной силой и такой же яростью, мы сталкиваемся взглядами, и это приводит меня в чувство.
— Что ты слышал?
— Очевидно, ваш занимательный разговор с твоим недавним похитителем.
— Ты же уходил… Я видела, как ты отправился на пляж!
— Я вернулся.
— Ты меня обманул, — доходит до меня. Показал, что уходит, а сам тихо вернулся!
— И это говоришь мне ты, Шарлин? — Доминик почти рычит, в один шаг преодолевая расстояние между нами. — После разговора с моим врагом. Или после того, как решила не рассказывать мне о моем ребенке?
Я не собираюсь оправдываться. Ни перед кем, а тем более — перед Домиником.
— С чего ты взял, что это твой ребенок?
Альфа усмехается. Жестко.
— Чьим еще он может быть? Я первый мужчина, которого ты подпустила к себе после неудачного брака с Дэнвером, на тебе мой запах. Историк-недовервольф прав, — он опускает взгляд на мой плоский живот, — я не чувствую своего волчонка, но я не идиот, Шарлин. Я чувствую тебя. То, как ты изменилась, стала другой. Новые привычки в еде. Перепады настроения. Визит к доктору. Твоя скрытность. Я не мог в это поверить, но факты — вещь упрямая. Оказывается, мы с тобой совпали даже сильнее, чем я думал.
Доминик тянется ко мне, намереваясь положить ладонь на живот. Я перехватываю его запястье двумя руками. Конечно, во мне нет и сотой доли его силы: альфа может скрутить меня в два счета. Мы это оба понимаем, поэтому застываем друг напротив друга.
— Ты догадался про ребенка и молчал?!
— Я надеялся, что ты мне расскажешь. Видимо, зря.
— Это ничего не меняет, — говорю я.
— Ошибаешься, Шарлин. Это меняет всё. Всё между нами.
Я не понимаю, а когда начинаю понимать, хочется вцепиться ему в горло в лучших традициях вервольфов.
— Ты дал слово! Освободил меня от обязательств, я могу уйти отсюда в любую минуту.
Его глаза вновь загораются желтым, а скулы заостряются, выдавая готовность принять волчью ипостась. Альфа отступает так же стремительно, как подошел ко мне.
— Ты носишь под сердцем моего волчонка, значит, останешься здесь, в этом доме, пока он не появится на свет.
Мое сердце падает, и этой пропасти нет конца и края.
— А потом? — спрашиваю севшим голосом.
— Потом можешь делать все, что захочешь. Мой сын останется со мной.
Глава 3
Мой самый страшный кошмар последних дней воплощался наяву. Доминик узнал про малыша и, как и говорила Одри, решил присвоить его себе. Забрать его у меня.
Я настолько падаю в этот страх, что бросаюсь на Доминика с криком раненой волчицы. В попытке расцарапать лицо, сделать больно. Так же больно, как он делает мне! Но альфа легко перехватывает меня, фиксирует и тесно прижимает к себе, пока я бьюсь в его руках, будто бабочка в паутине.
— Я не отдам тебе его! — рычу я. — Не отдам! Он мой!
Он ждет, пока я выдохнусь, и только после коротко обещает:
— Посмотрим.
Доминик резко отстраняется и стремительно покидает мою комнату, забирая мое сердце. Забирая нечто большее.
Надежду. Надежду, что он так ни о чем и не узнает.
Мне остается только дойти до кровати и упасть на нее вслед за телефоном. В голове крутилось: «Ты, Чарли, самая настоящая дура, если верила, что может быть иначе!»
Перезванивать Хантеру было бессмысленно, поэтому я свернулась на кровати прямо в одежде и прикрыла глаза. Чтобы открыть их от ярких полосок солнечного света, проникающих в комнату через неплотно прикрытые жалюзи.
Беременность влияла на меня странным образом: раньше я бы ни за что не уснула вот так, без душа, и не проспала больше десяти часов. Главное — вряд ли бы выспалась. Но сейчас чувствовала себя бодро и решительно. Я проснулась с мыслью, что все мои советчики были правы — вряд ли бы у меня получилось спрятать беременность от Доминика. Не говоря уже о младенце. Сейчас, когда он знает, все стало проще и сложнее одновременно. Проще, потому что мне больше не нужно прятаться, а сложнее, потому что теперь надо убедить альфу изменить свое решение. Доказать ему, что ни я, ни ребенок ему не нужны.
Доминик любит сделки, и я собиралась с ним договориться.
Наскоро приняв душ, почистив зубы и причесавшись, я спустилась на кухню. В это время альфа обычно завтракал, а после отправлялся на работу. Я выучила его график, когда старалась с ним не сталкиваться. Это было несложно, учитывая, что сама я не завтракала.
Мне повезло: сегодня Доминик не изменял своим привычкам и готовил яичницу. Любопытно, но при всех своих возможностях, завтрак он делал себе сам. Правда, никто не предупреждал меня, что он делает это без рубашки. Стоило моему взгляду споткнуться о литые мышцы на мощной спине, все вступительные слова заготовленной речи выветрились из головы.
Это происходило вновь: мне дико захотелось подойти сзади и провести ладонями по его спине, прижаться к ней грудью, лизнуть его под лопаткой. Наваждение, которое мне не принадлежало. Не могло мне принадлежать!
— Доброе утро, — говорит Доминик, не оборачиваясь. — Ты вовремя. Завтрак готов.