Ясно стало одно: Уолден выезжал за пределы города. Значит, Орлов мог находиться где угодно к северу от Лондона в пределах нескольких часов езды на достаточно быстром автомобиле. Максим чувствовал, что потерпел поражение. Уже в который раз.
Пока в голову не приходили новые идеи, он решил вернуться в Сент-Джеймс-парк.
Шарлотта все еще находилась под сильнейшим впечатлением речи миссис Панкхерст.
Конечно, нищета и страдания никуда не исчезнут, пока вся власть сосредоточена в руках одной половины человечества, которая даже не пытается понять проблем другой его половины. Мужчины мирятся с жестокостью и несправедливостью этого мира, потому что он жесток и несправедлив не к ним, а к женщинам. Если дать власть женщинам, угнетать станет некого.
На следующий день после митинга суфражисток она непрерывно размышляла над этим. И ей казалось, что теперь она видит всех окружающих ее женщин – служанок, продавщиц, нянюшек в парке, даже собственную мать – в совершенно новом свете. У нее зарождалось понимание механизмов, приводивших мир в движение. Она больше не злилась на родителей за ложь. Они ведь и не обманывали ее прямо, а всего лишь умалчивали о некоторых вещах. Кроме того, они едва ли не больше обманывались сами, чем вводили в заблуждение ее. И отец наконец-то поговорил с ней откровенно, хотя явно не слишком охотно. Но ей хотелось узнать как можно больше самой, чтобы окончательно разобраться, в чем же заключается истина.
Утром ей удалось раздобыть немного денег самым простым способом. Она отправилась по магазинам в сопровождении лакея и в какой-то момент небрежно бросила:
– Дайте-ка мне шиллинг.
А чуть позже, пока слуга дожидался ее в экипаже около главного входа в универмаг «Либертиз» на Риджент-стрит, Шарлотта вышла через боковую дверь и пробежалась по Оксфорд-стрит, где нашла женщину, продававшую газету суфражисток. Номер стоил пенни. Вернувшись затем в универмаг, она зашла в примерочную для дам и спрятала газету под своей одеждой. После чего снова села в карету.
Отобедав, она поднялась к себе в спальню и взялась за чтение. Так она узнала, что инцидент во дворце, происшедший во время ее представления при дворе, был не первым случаем, когда к горькой судьбе женщин Англии привлекали внимание короля и королевы. В декабре прошлого года три суфражистки в нарядных вечерних туалетах забаррикадировались в ложе оперного театра. В тот вечер давали премьеру «Жанны д’Арк» Раймонда Роуза в присутствии королевской четы и большого числа придворных. В конце первого акта одна из суфражисток поднялась и через рупор обратилась с речью к королю. Потребовались полчаса, чтобы выломать дверь и выгнать женщин из ложи. Но тут же в первом ряду балкона встали еще примерно сорок суфражисток, закидали зал кипами памфлетов и брошюр, а потом дружно направились к выходу.
И до, и после этого инцидента король отказался предоставить аудиенцию миссис Панкхерст. Настаивая на данном издревле всем гражданам праве подавать жалобы на свои беды монарху, суфражистки объявили, что их делегация маршем проследует к королевскому дворцу в сопровождении тысяч своих сторонниц.
И Шарлотта вдруг поняла, что марш назначен именно на сегодня и уже скоро должен начаться.
Она очень хотела присоединиться к нему.
«Что толку осознавать творящуюся несправедливость, если при этом ничего не предпринимать?» – сказала она себе. А отголоски речи миссис Панкхерст все еще звучали в ней: «Воодушевление, овладевшее нами, современными женщинами, невозможно задавить…»
Отца куда-то увез на автомобиле Притчард. Мама, по своему обыкновению, после обеда прилегла. Ее некому было остановить.
Она надела простенькое платье, самую безыскусную из всех своих шляп и невзрачный плащ. Потом тихо спустилась по лестнице и вышла из дома.
Максим бродил по парку так, чтобы все время видеть особняк Уолденов, и ломал голову над сложившейся ситуацией.
Ему каким-то образом необходимо выяснить, куда отправился граф на своей машине. Но как это сделать? Снова обратиться к Лидии? Он вполне мог рискнуть и проникнуть в дом незаметно для охранника из полиции, но вот сможет ли потом выбраться из него? Вдруг Лидия поднимет тревогу? Но даже если она отпустит его с миром, то едва ли сообщит секрет местонахождения князя Орлова, зная теперь, зачем Максим его разыскивает. Он чувствовал, что все еще способен соблазнить ее, но только где и когда?
На велосипеде проследить за машиной Уолдена не представлялось возможным. Не воспользоваться ли тогда автомобилем и ему самому? Нет. Конечно, угнать чужую машину он мог, но кто поведет ее? Сам Максим никогда в жизни не сидел за рулем. Была возможность быстро научиться, но шофер Уолдена, конечно же, заметит, если за ним будет следовать другая машина.
Еще один вариант – спрятаться в лимузине Уолдена… Для этого надо проникнуть в гараж, забраться в багажник и провести взаперти несколько часов, надеясь, что туда ничего не положат, прежде чем пуститься в путь. Слишком опасная игра без гарантии успеха.
Естественно, водителю известно все. Можно ли подкупить его? Напоить? Похитить? Максим перебирал в уме эти возможности, когда заметил, как из ворот дома вышла девушка.
Интересно, кто это? Скорее всего одна из служанок, потому что члены семьи ни разу на его памяти не покидали особняка пешком. Но вышла-то она через парадную дверь, а Максим знал, что прислуга никогда себе этого не позволит. Так это дочь Лидии! Ей должно быть известно, где прячется Орлов.
И Максим решил проследить за ней.
Она направилась в сторону Трафальгарской площади. Спрятав велосипед в кустах, Максим быстро догнал ее и присмотрелся внимательнее. Нет, служанки так не одеваются. Он вспомнил, что в ночь, когда им была предпринята первая попытка убить Орлова, в карете была девушка. Тогда он не разглядел ее, поскольку, увы, все его внимание отвлекла на себя – с катастрофическими для него последствиями – Лидия. И в дни наблюдения за домом в экипаже иногда мелькало девичье лицо. Это та самая девушка, понял Максим. Она выскользнула из дома тайком, пока отца не было, а мать, вероятно, отвлекли какие-то хлопоты.
Что-то в ней показалось ему смутно знакомым, когда он шел следом через площадь. Он был абсолютно уверен, что никогда прежде не видел ее вблизи, но тем не менее его посетило сильнейшее ощущение дежа-вю по мере того, как он следил за стройной фигуркой с прямой спиной и решительной быстрой походкой, шагавшей перед ним по лондонским тротуарам. По временам, стоило ей задержаться у перехода через улицу, Максим мог видеть в профиль ее лицо, и абрис подбородка или, быть может, выражение глаз задевали какие-то струны в его памяти. Кого она напоминала? Юную Лидию? Нисколько. Лидия запомнилась ему миниатюрной и хрупкой, с красивыми, но тонкими чертами лица. А у этой девушки лицо резче очерченное и волевое. Оно имело сходство с портретом работы итальянского художника, который он видел в одной из галерей Женевы. Фамилия живописца была Модильяни.
Он подобрался к ней еще ближе и спустя пару минут получил шанс полностью разглядеть. У него екнуло сердце, когда он понял: да она просто красавица!