Максим задумался, как поступить. Ружье ему было необходимо. Он решил сначала, что сможет взломать замок, если найдет крепкий рычаг вроде отвертки, но потом понял, что гораздо легче вывинтить шурупы крепежного кронштейна, а потом просто пропустить цепочку вместе с ним сквозь спусковые скобы.
Он снова сверился со схемой, начерченной Шарлоттой. Рядом с оружейной располагалась цветочная комната. Взяв свечу, он прошел через соединявшую их дверь. Это было тесное и прохладное помещение с мраморными полами и каменной раковиной умывальника. Внезапно послышались шаги. Максим задул свечу и присел на корточки. Звуки доносились снаружи с покрытой гравием дорожки во дворе – наверняка один из охранников. Блеснул свет фонаря, делавшийся все ярче, а шаги приближались. Замерли они прямо напротив двери, а фонарем посветили в окно. И при более ярком освещении Максим разглядел над раковиной полку с крючками, на которых висели инструменты: садовые ножницы, секатор, небольшая тяпка и нож. Сторож подергал ручку двери, за которой притаился Максим. Она оказалась заперта. Затем шаги удалились, и свет фонаря померк. Какое-то время Максим ожидал. Как поступит сторож? Весьма вероятно, что он заметил блеск свечи в цветочной, но теперь думал, должно быть, что в окне отразился его собственный фонарь. Да и у любого из обитателей дома могла найтись вполне объяснимая причина зайти в комнату. Но охранник мог принадлежать к тому типу людей, для которых лучше лишний раз проверить, и, значит, способен был поднять тревогу.
Оставив дверь между комнатами открытой, Максим через оружейную вернулся в библиотеку, не смея зажечь свечу и ощупью передвигаясь в полной темноте. Он сел на пол позади большого кожаного дивана и медленно досчитал до тысячи. Никто так и не появился. К счастью, полицейский все-таки не был паникером.
Максим зашел в оружейную и запалил свечу. Окна здесь закрывали плотные шторы, каких не было в цветочной комнате. Осторожно проникнув туда, он снял с крючка нож, вернулся, закрыв дверь, и склонился над полкой с ружьями. Острием ножа он принялся выкручивать шурупы, крепившие кронштейн к краю полки. Дерево оказалось старым и неподатливым, но постепенно шурупы вылезли из своих отверстий, и больше ничто не мешало завладеть одним из ружей.
В комнате он, кроме того, обнаружил три комода. В первом из них была установлена целая батарея бутылок с виски и бренди в окружении чистых бокалов. Второй служил хранилищем для огромной кипы старых подшивок журнала «Конь и пес», поверх которых лежала большая тетрадь в кожаном переплете с надписью «Моя охота». Третий оказался заперт, и, как ни трудно было заключить, именно в нем держали боеприпасы.
Садовым ножом Максим легко вскрыл замок.
Из всех трех видов имевшегося под рукой оружия он предпочел бы «винчестер». Однако, перебирая коробки, не обнаружил патронов ни к нему, ни к «слоновому ружью», которые, очевидно, держали в качестве памятных сувениров. Придется довольствоваться обычной двустволкой. Все они были двенадцатого калибра, а заряды к ним содержали дробь шестого номера. Чтобы убить человека, стрелять придется с близкой дистанции: для полной уверенности – не более чем с двадцати ярдов. И у него будет только две попытки, а потом возникнет необходимость перезарядиться.
«Что ж, – подумал Максим, – мне и нужно уложить всего двоих».
У него по-прежнему не шел из головы образ Лидии, спавшей на полу в детской. Воспоминания о том, как они занимались любовью, лишь прибавляли ему сил и уверенности в себе. Фатализм, охвативший его в первые минуты, больше не возвращался. «С какой стати мне умирать? – думал он. – И кто знает, что может случиться, когда я убью Уолдена?»
Размышляя об этом, Максим зарядил ружье.
«А теперь, – подумала Лидия, – я должна покончить с собой».
Другого исхода для себя она не видела. Второй раз в жизни она пала на самое дно. И оказалось, что все годы постоянного самоконтроля ничего не значили, стоило вновь появиться Максиму. Жить дальше с осознанием того, что она собой представляет, казалось невозможным. Ей хотелось умереть, причем быстро.
Она задумалась о способах ухода из жизни. Первое, что пришло в голову, – принять ядовитое вещество. В доме наверняка есть крысиная отрава, вот только она понятия не имела, как ее найти. Передозировка лауданума? Опять-таки не было уверенности, что настойки у нее достаточно для этого. В прежние годы многие женщины травились газом, но, вот беда, Стивен давно заменил его на электричество. Быть может, верхний этаж особняка располагается достаточно высоко, чтобы выпрыгнуть из окна и разбиться? Нет. Слишком велика вероятность сломать позвоночник и оказаться парализованной. У нее едва ли хватило бы духу вскрыть себе вены, и к тому же смерть от потери крови долгая и мучительная. Самый же быстрый путь на тот свет – застрелиться. Она не сомневалась, что сможет зарядить ружье и выстрелить – ей столько раз доводилось видеть, как это делается. Но она вспомнила, что оружие заперто на замок.
И тут ее осенило: озеро! Да! Вот он – желанный способ! Она заглянет в свою спальню, наденет халат, затем выскользнет из дома через заднюю дверь, чтобы ее не заметили охранники из полиции, прокрадется западной частью парка мимо рододендронов и окажется в лесу. От кромки берега она будет идти и идти, пока холодная вода озера не покроет ее с головой, а потом стоит лишь открыть рот, и через минуту все будет кончено.
Лидия вышла из детской и в полной темноте двинулась вдоль коридора. Но, заметив свет под дверью Шарлотты, остановилась в нерешительности. Ей хотелось в последний раз увидеть свою девочку. Ключ торчал в замочной скважине снаружи. Она отперла замок и вошла.
Шарлотта сидела в кресле у окна. Она была полностью одета, но спала. Лицо покрывала бледность, контрастировавшая с покрасневшими от слез глазами. Волосы она распустила. Лидия закрыла дверь и приблизилась. Шарлотта мгновенно проснулась.
– Что случилось? – спросила она.
– Ничего, – ответила Лидия и тоже села.
– Ты помнишь, как от нас ушла моя нянюшка? – ошарашила ее вопросом дочь.
– Конечно. Ты тогда стала уже достаточно взрослой, чтобы тобой начала заниматься гувернантка, а других маленьких деток у меня не было.
– А я вот годами даже не вспоминала о ней. Только сейчас она почему-то всплыла в памяти. Скажи, ты ведь наверняка не знала, что я считала именно няню своей мамой?
– Дай подумать… Нет, не знала. Ты всегда называла мамой меня, а ее – нянюшкой…
– Верно. – Шарлотта говорила медленно, почти бессвязно, словно блуждая в тумане прошлого. – Ты звалась моей мамой, а она няней, но у каждого должна быть мать, понимаешь? И когда няня сказала, что моя мать – ты, я ответила: «Не говори глупостей, нянюшка! Я знаю только одну маму – тебя». Она лишь рассмеялась. А потом ты от нее избавилась. Это разбило мне сердце.
– Я даже не подозревала…
– Мария могла бы рассказать тебе об этом, но только никакая гувернантка на такое не способна.
Шарлотта всего лишь предавалась воспоминаниям, даже не думая ни в чем обвинять Лидию, а просто пытаясь что-то ей объяснить.