— Это достойный портрет. Честный. На тебя будут смотреть с уважением.
— Ах, с уважением! — ярость разгоралась в сердце Сандро, подобно лесному пожару.
Вот как! Она соблазнила его, чтобы сделать все по-своему! Ну уж он ее теперь накажет. За все! За то, что заставила поверить в любовь, за то, что изменила его жизнь, за то, что заставила забыть самого себя.
— Именно это мне сейчас и нужно, не так ли! Я ведь потерял уважение! Изгнан из города, живу в ссылке со шлюхой…
Выражение ужаса на лице девушки остановило его. И тут же Кавалли понял, что зашел слишком далеко, ударил слишком больно. Как загнанное в угол животное, он лягнул в ответ… и разбил нежное сердце возлюбленной.
— Лаура, — голос прозвучал хрипло. — Я не хотел… прости…
Она побледнела, как снег, огромные глаза превратились в озера боли. Отступив на несколько шагов, девушка наткнулась на столик. А когда она обернулась, Сандро увидел в ее руке… нож.
«Боже, — мелькнула у него мысль, — да она убьет меня, лишь бы смести все препятствия на избранном пути!»
Подняв руки и приготовившись отразить удар, Сандро шагнул ей навстречу. Лаура, казалось, не заметила его движения. С яростным и мучительным криком, похожим на стон, она метнулась к картине, метясь ножом в грудь изображенного на портрете мужчины.
— Нет! — возглас Стража Ночи прорезал воздух.
Сандро рванулся к ней и схватил ее за руку.
— Какого черта ты это делаешь?
— Лучше бы я никогда не писала твой портрет, — пробормотала Лаура, прерывисто дыша.
Сандро прижал девушку к себе, чтобы принять в себя ее боль и унять дрожь в теле. Тонкие пальцы все еще судорожно сжимали рукоятку ножа.
— Перестань, — прошептал он. — Мы оба погорячились.
Нож выпал из рук Лауры и откатился.
— Все в порядке, — устало сказала девушка. — Спокойной ночи, Сандро. Приятных сновидений!
Кавалли отпустил ее и, глядя, как она уходит, сгорбившись, едва волоча ноги, сжал зубы, чтобы не завыть от горя. Сердце подсказывало: «Иди за ней!» Но разум решил иначе: «Слишком поздно, сказанного не воротишь, слово не воробей».
Сандро взглянул на портрет. С его губ слетело негромкое проклятие. Конечно, перед ним шедевр! Портрет открыл бы перед художником заветные двери Академии, если бы он позволил Лауре представить картину для всеобщего обсуждения, если бы смирился, стерпев унижение и выставив себя обнаженным на обозрение всей Венеции. Но почему это так важно для нее? Ведь они были счастливы, занимались любовью, смеялись, разговаривали за обедом в приятной компании Ясмин и Джамала… Разве беззаботной жизни в поместье ей было мало для счастья?
«Да, — мрачно признал Сандро. — Ей хотелось большего». И ему тоже. Счастье возлюбленной походило на счастье птицы, запертой в клетке, а его возражения представить портрет в Академию удерживали Лауру в клетке, потому что другого способа удержать ее он не знал.
Такова была правда. Признав ее, Сандро окаменел. Да, причина всего — его страх! Позволить Лауре отослать картину — значит, потерять возлюбленную. Там, среди знаменитых художников, она станет ему недоступна. У нее появятся заказы, они посыплются, как из рога изобилия, и художница забудет обо всем остальном.
А если по-прежнему Лаура останется ученицей без средств к существованию? Тогда она будет зависеть от него и принадлежать ему!
Сандро вспомнил слова, сказанные им же самим Джамалу: «Если Ясмин уйдет, когда ты освободишь ее, значит, она никогда и не была твоей по-настоящему».
Каким мудрым он сам себе в тот день казался! Как был доволен собой! Но теперь-то ему стала по-настоящему понятна тревога друга при мысли о том, чтобы дать свободу любимой женщине.
Кавалли смотрел на портрет и был полон сомнений. Освободить Лауру… и потерять ее. Отказаться от любви… и сохранить любовь.
* * *
Лаура проснулась среди ночи. Покинув мастерскую, она легла спать, но еще долго смотрела в потолок. Отчаяние лишило ее сил. Наконец, пришел долгожданный сон, но он не принес облегчения. Злые, полные презрения слова не забывались. Они снова и снова ранили сердце, заставляли страдать. «…изгнан из города, живу в ссылке со шлюхой…»
Она давно не спала в этой комнате, и теперь отведенная ей спальня в загородном доме Кавалли казалась ей чужой.
Прежде Сандро каждую ночь уводил ее к себе. До чего же глупо было думать, что он впустил новую любовницу и в свою жизнь, не только в постель!
Натянув желтый шелковый халат, Лаура босиком направилась в мастерскую. В открытое окно залетел ветер, и по комнате ходили тени, отбрасываемые колеблющимися шторами. Приглушенный лунный свет озарял огромную мастерскую.
Девушка подошла к мольберту, чтобы еще раз взглянуть на портрет и отыскать причину возникшей в сердце Сандро ненависти. Вся ее душа излилась на этот холст, а в результате… Сандро оскорблен!
Боже! Мольберт был пуст. Картина исчезла! Лауру охватил ужас. Не может быть! Нет! Исчезла? Как он мог? Ведь портрет был очевиднейшим доказательством ее таланта и умения изображать обнаженную натуру. Сандро украл ее будущее, лишил всего! Похитил право на свободу!
Но почему? Чтобы спрятать картину? Или чтобы уничтожить?
Лаура обошла весь дом, обыскала каждую комнату и через несколько минут сделала ужасное открытие: Сандро Кавалли исчез вместе с картиной.
* * *
«Я знаю, куда он направился», — прочитала девушка на дощечке Джамала и вопросительно подняла на него глаза.
Лицо секретаря было серьезным. Лаура недоверчиво обернулась к Ясмин, стоявшей рядом. Оба спали, когда внезапно их разбудило неожиданное вторжение гостьи.
— Он, наверняка, знает, — сказала африканка, — они ведь как братья!
Она вытерла слезы на лице Лауры своими мягкими пальцами.
Девушка схватила Джамала за отворот халата:
— Куда? Куда Сандро отправился? Уничтожить мою картину?
«Нет, не уничтожить», — знаком показал секретарь.
— Откуда ты это знаешь?
— Не сомневайся! — вмешалась Ясмин. — Они с Сандро старые друзья и хорошо понимают друг друга.
Джамал снова протянул дощечку: «Уехал в Венецию. Влюбленный идиот».
На Лауру обрушились смущение, усталость и раскаяние.
— Зачем?
«Передать картину в Академию».
Девушка опустилась в кресло.
— Не может быть!
Джамал утвердительно кивнул, настаивая.
Лауру охватил страх.
— Но ему же нельзя… нельзя появляться в городе! — закричала она.
И снова прочла на дощечке: «Аллах поможет ему, если его схватят».