Описательная психология - читать онлайн книгу. Автор: Вильгельм Дильтей cтр.№ 21

Больше того, она вправе указать на вредное влияние, оказываемое подобной объяснительной психологией на науки о духе. Грот, Бокль и Тэн пришли к своему методу описания истории под тем впечатлением, что для понимания причинной исторической связи недостаточно применения жизненного опыта; этим исследователям, наоборот, казалось, что к истории должны быть применены крупные завоевания психологии, на которые в то время во Франции и в Англии были обращены все взоры. Но как раз труды этих авторов доказали, что легче историку соблюсти беспристрастие, когда он доверится своему жизненному чувству, чем когда он станет применять односторонние теории объяснительной психологии. Вместе с тем в стремлениях названных историков была яркая тенденция, имевшая последствием необычайный успех их произведений. Если бы удалось создать объективную, целиком охватывающую душевную жизнь психологию, на которую можно было бы положиться, то она, наряду с опытными науками о системах культуры и об организации общества, дала бы основание стремлению философского историка к более глубокой причинной связи в историческом развитии.

Дальнейшим примером вредного влияния объяснительной психологии на науки о духе является современное направление в уголовном праве, примыкающее в особенности ко взглядам обоих Миллей, Спенсера и Тэна и конструирующее детерминистское, не то психологически, не то биологически обоснованное уголовное право. Последнее жертвует данными самой жизнью и образцово формулированными классической юриспруденцией понятиями ради односторонних теорий, преподносимых и вновь отнимаемых современностью. В действительности свобода выбора есть лишь соответствующее представлению выражение для неистребимого сознания нашей спонтанности и жизненности. В то время как способ действования, ведущий от посылок к заключению, от чувства неудовольствия к стремлению, регулярно сопровождается ощущением необходимости, существуют еще другие формы действия, как, например, преодоление возбуждения направленным к выполнению долга волевым действием, причем этого рода переживания сопровождаются особым внутренним чувством, именуемым свободой. Мы тут лишь выражаем нечто данное нам во внутреннем опыте. Вопроса об объективной планомерности в человеческих действиях и в жизни общества это установление данного во внутреннем опыте нисколько не касается. Свобода, как возможность иначе совершить отдельный поступок, не является необходимым научным следствием из того, что содержится во внутреннем опыте. Напротив, когда данное таким образом во внутреннем опыте сознание свободного действования направляется, в моем представлении, на отношение конечного действия, составляющего преступление или моральный поступок, к его условиям, тогда свобода эта, как возможность иначе совершить то или другое действие, является лишь соответствующим представлению выражением для жизненности и свободы действования, относящимся ко всей связи моего поведения, соответственно моему характеру. Это – то, что истинно в учениях Канта, Шеллинга и Шопенгауэра об интеллигибельной свободе. И если во всем этом связном отношении, сопровождаемом в переживании сознанием свободы, содержится возникновение новых ценностей, которые не могут быть исчисленными из соотношения мотивов самих по себе, то это не является аномалией в области духа, а наоборот, аналогии этому могут быть найдены в области всех творческих, эстетических и интеллектуальных действий. Поэтому современное уголовное право не может подставлять скучного, недоказанного представления о психической или психофизической машине на место жизненных понятий, выведенных юриспруденцией из сознания спонтанности, жизненности и ответственности в волевых действиях. Подобное вредное влияние объяснительной психологии можно было бы проследить также в области политической экономии, истории литературы и эстетики.

Итак, необходима и возможна психология, кладущая в основу своего развития описательный и аналитический метод, и лишь во вторую очередь применяющая объяснительные конструкции, причем она сознает наличие положенных им пределов и применяет эти конструкции так, что такие гипотезы не являются, в свою очередь, основанием для дальнейших гипотетических объяснений. Она будет основанием наук о духе, подобно тому как математика – основа естествознания. Именно в этом здоровом взаимодействии с опытными науками о духе она разовьется всесторонне. Путем установления точных определений и номенклатуры она постепенно введет общую научную терминологию. С другой стороны, она подготовит объяснительную монографию путем собирания материалов, описания связей душевной жизни и тщательного анализа. Она облегчит контроль над гипотезами.

Понятие приведенных положений непредвзятыми психологами может быть постепенно достигнуто. И этих положений достаточно для определения задачи описательной психологии в связи наук о духе. Поэтому я и отделяю их от захватывающего более широкую область положения, на признание которого нельзя с таким же вероятием рассчитывать. Объяснительная психология, как система, не может ни теперь, ни в будущем привести к объективному познанию связи психических явлений. Она обладает лишь эвристической ценностью. Как бы велико ни было значение объяснительной монографии, но метод установления совокупности гипотетических объяснительных элементов и выведения из нее путем конструкции совокупности достижимых психических явлений не может привести к объективному познанию душевной жизни.

Прежде всего, я устанавливаю принцип, из которого я затем вывожу это положение. Цель изучения психических явлений – познание их связи. Связь же эта посредством внутреннего опыта дается нам в отношениях действования, как связь живая, свободная и историческая. Она является общей предпосылкой, при которой для нашего восприятия и мышления, для фантазии и для действия становится вообще возможным установление связи. Связь чувственного восприятия не вытекает из чувственных раздражений, в ней соединенных. Таким образом, она возникает лишь из живой, единой деятельности в нас, которая, в свою очередь, сама является связью. Процессы нашего мышления состоят из такого же живого объединения. Сравнение, связывание, разделение, слияние всюду поддерживаются психической жизненностью. В пределах дискурсивного мышления в эти элементарные процессы вступает отношение между субъектом и предикатом, вещью, свойством и действием, субстанцией и причинностью, причем это отношение также возникает из внутреннего опыта самости и действования. Таким образом, всякая связь, видимая нашим восприятием и устанавливаемая нашим мышлением, вытекает из собственной внутренней жизненности. Даже когда мы выражаем причинное равенство, оно является частичным содержанием этой живой связи. Ибо последняя содержит в себе также отношения необходимости и равенства. Но в любом пункте она содержит и больше этого. Мы не можем создать связи помимо той, которая нам дана. Наука о душевной жизни не может зайти по ту сторону связи, так как последняя дана нам самим внутренним опытом. Сознание не может проникнуть по ту сторону самого себя. Связь, в которой действует само мышление и из которой оно исходит, и от которой зависит, является для нас непреложной предпосылкой. Мышление не может уйти по ту сторону своей собственной действительности, в которой оно возникает. Если позади этой последней данной нам действительности оно хочет конструировать рациональную связь, то она может быть составлена лишь из частичных содержаний, встречающихся в самой этой действительности. Это и имеет место во всякой рациональной, объяснительной и конструктивной психологии. Отношения необходимости и равенства, выступающие в душевной связи, выделяются из нее и объединяются в отвлеченное целое. Но от этой абстракции, разумеется, ни один правомерный путь мышления не ведет обратно к живой действительности душевной связи. Без causa aequat effectum для объяснительной психологии не было верного правила развития. Таким образом, она была вынуждена обосновать данную в опыте жизнь на лежащей за нею рациональной связи, не данной так в опытной жизни. Эта конструкция данного в жизни через некоторую подставку под него не может претендовать на то, чтобы дополнить наше знание о живой связи. Связь эта возможна лишь в том случае, если частичные содержания живого опыта достижения будут соединены руководящей нитью внешних познаний природы. Отсюда следует, что эта объяснительная психология сокращает полноту жизни и примешивает предпосылки из области природы. Она делает выводы из частичных фрагментов содержания жизни, приведенных в рациональную причинную связь. Гербарт является блестящим примером этому. Основным общим воззрением своей психологии он был обязан педагогическому опыту, служившему плодотворной базой его мышления. У Песталоцци он научился рассматривать представления, как силы, которые, будучи однажды приобретены, постоянно влияют на дальнейшую душевную жизнь. Но способ, которым он проводил это воззрение, мог бы быть подвергнут совершенно такой же критике, какую Тренделенбург столь убедительно применил к гегелевской логике. Он молчаливо вкладывает в свои представления всю жизненность, которую он затем берется из них вывести. Точно так же поступает и ассоциативная психология. В простом облегчении процесса вывода, как действия привычки, не заключается никаких данных для того, чтобы это привыкание привело к связи, к внутреннему соединению; это выступление внутренних связей на основе повторяющихся во времени соотношений, наоборот, взято из жизненности и вкладывается в ассоциацию. Так это и остается: во всякой рационализирующей объяснительной системе в составные части объяснения вкладывается жизнь, при последующем же понимании подобной теории вся эта жизненность привлекается к содействию, и только поэтому она затем и может быть выведена.