Так ничего и не ответив, я развернулась и направилась к палате Хьюи. Лимит времени для Энтони был не просто исчерпан – каждая секунда, которую я ему уделила, была им нагло вырвана у того, кому она изначально предназначалась. Я не собиралась тратить своё время с Хьюи на того, кого не то что братом, даже знакомым не считала.
Я не помнила никакой нашей пещеры сокровищ. У нас вообще ничего общего не было. Даже в детстве. Было его, моё, но только не наше. Я могла простить Мишу за то, что она меня бросила в самый сложный момент, могла простить отца за то, что он отвернулся от меня из-за моей схожести с матерью, но не могла простить Энтони ни за то, что он отрёкся от нас, ни за то, что осознанно выставлял свою грязную жизнь напоказ, ни за то, что он вылил чан всей этой грязи на мою жизнь, из-за чего мне пришлось превратиться в трудного подростка, чтобы не стать затравленной девчонкой, и в итоге с ужасающей лёгкостью принять решение о смене своей фамилии. Мне некого было прощать. Экс Энтони Грэхэма, маскирующегося под маской Фабулуса, для меня больше не существовало. Его просто нет. И нет никакого нашего прошлого. Есть его прошлое и моё прошлое, никак не связанное с ним.
– Как же всё-таки он не похож на нас, – совсем как я сдвинув брови, произнёс Хьюи, и в этот момент он стал так на меня похож, что я увидела в нём своё неискажённое отражение. – Худощавый, словно щепка, не то что я с Джереми… И его руки – они слишком длинные. В нём не узнать того мальчишку из детства. И виной не сотня пластических операций. Это просто не он.
– Чего он хотел? – опустившись в кресло напротив брата, тяжело выдохнула я.
– Он пробыл у меня всего минуту. Сказал, что думал встретить тебя здесь и что жалеет о том, что не справился без матери.
– И больше ничего?
– Больше ничего.
Глава 15.
Оказывается, Дариан на несколько дней улетал в Антверпен по вопросу открытия второго в Бельгии салона RioR (первый восемь лет назад был открыт им в сердце Брюсселя). Всё, как и всегда у миллиардеров, прошло гладко – салону RioR в Антверпене быть. Я бы так и не узнала о его отлучке из страны, если бы не предложила ему встретиться этим вечером. В итоге мне пришлось отложить свою мухобойку до вечера среды – Дариан возвращался в обед и мы оба были не против пересечься между девятью и десятью часами.
И всё же дожидаться возвращения Дариана у меня не было времени. Я где-то умудрилась пробить сразу три колеса на машине, из-за чего вынуждена была ездить в Лондон на электричке и тратить на путь туда-обратно лишних два часа своей жизни. Машина отца уже неделю стояла без рабочего мотора, а машина Руперта колесила где-то по Уэльсу – он одолжил её на десять дней своим родителям, решившим посетить значимые для них места их молодости. Три из четырёх раз электричка была переполнена под завязку, из-за чего по моим ногам дважды в разное время проехались чемоданами, единожды пролили на мои ботинки чёрный кофе и с пару десятков раз нарушили моё личное пространство случайными прикосновениями или толчками. Один раз мне пришлось простоять вплоть до Лондона и один раз пришлось на протяжении часа терпеть перепалку между двумя женщинами, не поделившими места. Радовало только одно – Руперт обещал на днях прикупить и поставить мне колёса бесплатно, так сказать по-родственному. У него будто бы как раз завалялись ненужные новенькие колёса в одном из гаражей его знакомых. Честное слово!.. В общем на сей раз я решила не обращать внимание на то, что Руперт хочет сделать мне очередную “финансовую подачку”, от которых я всё время нашего знакомства виртуозно отбивалась. Я решила махнуть на это рукой, когда он, помахав мне ручкой Барни, произнёс наигранным тоном, при этом мило выпятив нижнюю губу: “Ну хотя бы один-то раз можно”. От моего неожиданного согласия он засветился, словно Рождественская ель, а Пени сразу же отметила, что после пробуждения Хьюи я стала “мягче”. Мягче!.. Я что, вата какая-нибудь, чтобы мягче становиться?
В общем, я дожидалась от Руперта подарка, которого логично было не ожидать вплоть до его грядущей зарплаты, так что уверенно мучилась в электричке, утешая себя тем, что хотя бы на бензине, раз не на времени, я всё-таки экономлю.
Этим утром я добралась до палаты Хьюи с особым трудом. В электричке рядом со мной села дряхлая старушка, которой я не смогла отказать в помощи, когда оказалось, что её внук не пришёл её встретить. В итоге я целый километр протащила от вокзала в руках тяжеленную сумку, заполненную книгами – целая библиотека! – после чего без лифта подняла эту же сумку на пятый этаж. И хотя мои ежеутренние тренировки явно мне пригодились, на лестничной площадке пятого этажа мои лёгкие уже откровенно глохли. За мои старания старушка вручила мне лежащий сверху, эксклюзивный и слегка потертый экземпляр Джейн Остин “Гордость и предубеждение” в твёрдом переплёте. Поблагодарив душевную старушку, я поспешила в поликлинику, но прямой автобус до неё почему-то был снят с маршрута и мне пришлось сделать три пересадки, прежде чем я, наконец, оказалась на соседней от финиша улице. Я уже хотела перейти дорогу, когда напротив меня остановилась девушка на байке – иностранка – и попросила мне объяснить ей путь до Клапхэм-роуд – её навигатор был неисправен. В итоге, пытаясь понять ломанный английский, я провозилась с незнакомкой битых семнадцать минут, после чего, одарив меня лучезарным взглядом и скомканным: “Thank you very-very much”, – туристка испарилась так же быстро, как и возникла передо мной, а я быстрым шагом направилась к цели, пообещав себе больше не отвлекаться от своего пути, который сегодня превратился для меня в целый квест.
Накануне я до трёх часов ночи не спала, в компании Нат считая звёзды на небе – родственники Байрона всё ещё не уехали из города – отчего день теперь казался мне ещё более тяжёлым, чем мог бы быть, если бы я выспалась.
К девяти часам вечера, после упорного, беспрерывного пятичасового занятия хождением с Хьюи при помощи брусьев, я, подумав о предстоящем мне пути домой, впервые за долгое время совершенно неожиданно почувствовала себя выжатой, словно пропущенный через соковыжималку лимон. Однако, как и всегда в подобном состоянии, я не подавала вида, продолжая вести себя с Хьюи максимально энергично.
Сидя на стуле в кармане, расположенном справа по коридору от палаты Хьюи, я улыбалась, наблюдая за тем, как брат ловко жонглирует тремя мандаринами – остатки фруктов, оставленных ему вчера Рупертом и Рэйчел (Пени осталась дома с просопливившемся Барни – весенний авитаминоз).
– Это ведь Джереми научил нас жонглировать, помнишь? – улыбнулся Хьюи, наконец положив мандарины себе на колени, после чего поправил на своей голове свисающую назад чёрную шапку из тонкого хлопка.
Несколько дней назад Хьюи высказал желание вылезти из больничной пижамы и, чтобы чувствовать себя по-домашнему, попросил меня привезти ему что-нибудь из его старой одежды. Естественно он давно вырос из размеров тринадцатилетнего парнишки, но Амелия нашла для него в коробке с одеждой Джереми спортивные штаны, футболку и кофту, которые тот купил себе на вырост и последние дни своей жизни любил надевать, чтобы разнашивать и без того большие для его физиологического возраста вещи. Эта мешковатая одежда замечательно подошла Хьюи, а из его личных старых вещей я нашла ему его любимую шапку, которой он обрадовался даже больше, чем пряникам Амелии, от которых с детства был без ума.