Когда сборы были закончены, вся семья в напряженном ожидании собралась во дворе. Хэнс облачился в охотничью рубашку с бахромой и сшитые Мими штаны из оленьей кожи. Он окинул родных внимательным взглядом; при этом уголки его рта сложились в печальную улыбку.
Рурк улыбнулся в ответ:
– И куда наш денди собирается направиться?
Хэнс искоса взглянул на отца.
– Если то, что я слышал о Кентукки – правда, думаю, отправиться куда-то за Синие горы, – он подхватил на руки маленькую Сару, которая все эти две недели преданно топала за ним по пятам, и, дотронувшись подбородком до ее волос, вздохнул: – Как бы мне хотелось, милая, иметь время узнать тебя так, как я знал Мэтти. Однажды я пообещал взять ее с собой на другой конец света, но теперь вот еду один.
Сара крепко поцеловала Хэнса и тут же убежала гонять амбарного кота, который как раз появился во дворе.
Смущаясь, подошел Израэль. Старший брат всегда вызывал у него чувство, похожее на священный трепет. О странных манерах и диких выходках Хэнса шепотом сплетничали в церкви еще со времени его внезапного разрыва с Джейн Карстерс. Израэль робко протянул Хэнсу Библию.
– Что это? – фыркнул тот. – Ты считаешь, что я должен молиться об искуплении всех грехов и совершенствоваться там, за горами?
Израэль вздохнул, уловив в голосе брата сарказм, и мрачно заметил:
– Но ведь ты когда-то читал ее.
– Именно так, парень. Что может быть забавнее анекдота о том, как Гедеон разрушил жертвенник Ваалов? – заметив осуждающий взгляд Израэля, Хэнс перестал шутить и, засунув томик в карман рубашки, сказал: – Я буду читать ее, обещаю.
Люк через плечо пристально посмотрел на брата – возможно, Хэнс и прочитает Библию, хотя вряд ли воспримет ее уроки, – и, нахмурившись, опять занялся седлом. Он сам решил смастерить его для Хэнса Результат оказался превосходным. Сделанное из белого дуба седло с множеством железных колец для крепления постромок и подпруги получилось крепким и добротным. Люк с самым серьезным видом положил его на спину лошади и тщательно закрепил.
– Отлично сделано, малыш, – оценил подарок Хэнс.
Люку не понравилось подобное обращение, хотя и сказанное в шутку: он был уже выше брата.
– Рад услужить, – хмуро ответил Люк, продевая через седло постромки.
– Ты всегда отлично мастерил, – заметил Хэнс. – А вот у меня хорошо получаются только неприятности.
Люк старательно смотрел себе под ноги, чтобы не выказывать зревшее у него в душе недовольство. Ему хотелось бы лучше относиться к брату, но он ничего не мог с собой поделать. В течение многих лет в обязанности Люка входило заглаживание неприятностей, беззаботно творимых Хэнсом.
Однако сейчас именно вокруг Хэнса крутилась смущенная, но всепрощающая семья. Именно Хэнса отправляли из дома, дав ему денег больше, чем Люку приходилось видеть за всю свою жизнь.
Заметив состояние сына, мать постаралась объясниться.
– Мы нужны ему, Люк, – мягко произнесла она – Хэнс больше нуждается в нас, чем ты. Ты же славный парень, и у тебя все будет в порядке.
Люк признался себе без тени самодовольства, что это действительно так: у него был определенный талант самому решать проблемы.
– Удачи тебе, – просто сказал Люк, протягивая брату руку.
– Она мне потребуется, Люк.
– Держись подальше от краснокожих.
Хэнс покачал головой:
– А я-то как раз собирался постоянно находиться в их обществе.
Люк озабоченно нахмурился:
– Хэнс…
– До тех пор, пока не найду Бекки.
Люк вскинул голову:
– Какого черта…
Хэнс усмехнулся:
– Уж если я направляюсь в горы, то постараюсь сделать все, что смогу, для Бекки.
И тут Люк внезапно понял, почему родители так нежно любили Хэнса: за распутностью и беззаботностью скрывались упорство и устремленность, которым невозможно было противостоять.
Порывшись в кармане, Люк достал маленький складной нож с роговой ручкой, до блеска отполированной частыми прикосновениями.
– Возьми, – он протянул его брату. – Я заметил, что твой совсем заржавел.
Хэнс благодарно кивнул. Теперь, когда они расставались, возможно, навсегда, не было смысла вспоминать взаимные обиды.
Шутливо отсалютовав Люку, Хэнс повернулся к родителям. Рурк без слов обнял сына: все, что нужно, они уже сказали раньше, поздно ночью, за бокалами фруктового бренди.
– Будь осторожен, – предупредил Рурк.
– Обязательно, Па.
– По возможности, оставляй весточку в «Пшеничном снопе» в Лексингтоне. Мы не хотим терять тебя из виду.
Женевьева обняла Хэнса и заплакала.
– Я люблю тебя, – произнесла она, сокрушенно вздохнув.
Хэнс с трудом проглотил комок в горле.
– До свидания, мама.
Когда Хэнс остановился на холме над рекой и повернулся, чтобы помахать на прощание родным, из-за тучи вышло солнце, обрушив на него свой золотой поток. Залитый солнечными лучами, он выглядел просто великолепно: молодой, сильный, полный надежд. Женевьева отказывалась думать о нем, как о преступнике, скрывающемся за Голубыми горами от правосудия.
Мими взяла Сару на руки и, бормоча что-то со слезами в голосе, понесла ее в дом, Люк и Израэль отправились следом.
Женевьева и Рурк остались в гостиной. Рурк рассеянно завел часы, подошел к окну и с силой уперся в подоконник костяшками пальцев. Маленькая луна на циферблате привычно выглядывала в окошечко, оповещая о начале нового дня.
Женевьева внимательно наблюдала за мужем: губы плотно сжаты, глаза неотрывно устремлены на запад. Господи, сколько же раз за последнее время она замечала этот взгляд, эту тоску и устремленность?
Женевьева догадывалась, что гложет Рурка. Она помнила его восторженные рассказы о Кентукки после возвращения с войны: «Это прекрасная страна, Дженни, рай на земле. Можно пройти сотню миль и не увидеть ничего, кроме чудесного изобилия. Да, если бы не эта ферма…»
Позже, когда Рурк вернулся с поисков Бекки, он признался:
– После первых шести месяцев я уже знал, что это безнадежно, но я остался, Дженни. Я остался, потому что люблю ощущение в руках земли Кентукки, потому что эта земля словно делает меня ближе к Бекки.
Женевьева понимала, что беспокойная тоска уже не покинет Рурка. По ночам он иногда прижимал ее к себе и принимался вслух рассуждать о том, выполнена ли ими здесь, в Дэнсез-Медоу, жизненная задача. Последнее время дела на ферме шли слишком гладко. Рурк, некогда такой занятой и полный грандиозных планов, вдруг превратился в простого наблюдателя. Ему оставалось только смотреть, как процветает их земля, и считать доходы. Задумчиво улыбаясь, Женевьева призналась себе, что подобное существование никак не подходит Рурку Эдеру. Чтобы оживить его дух, нужен вызов, нужно что-то новое…