«Монодиета? — удивилась я, вспоминая популярные журналы для женщин. — Это же вредно».
— Благодарствуем, хозяюшка! Отработаем, хозяюшка, — загомонили витязи, кланяясь.
«А может, они какие твари волшебные? — вдруг подумала я, вновь на мгновенье залюбовавшись красавцами. — Не угробила ли я, походу, еще и местное войско?!»
— Ждите здесь!
Забыв про давящую на плечи многопудовую шаль, я метнулась обратно в избушку, вполголоса призывая своего хвостатого инструктора:
— Васька! Чем богатырей кормят?!
— Так гречей же, — донеслось сверху.
— И все?! Больше им ничего нельзя?
— Чего ж нельзя? — удивился кот. — Иногда на охоту ходят, мясцом балуются. Рыбку ловят, опять же…
— А человеческую еду им нельзя?! — окончательно перепугалась я. — Только гречу и сырые белки… То есть сырое мясо?!
— Почему сырое? — удивился кот. — Они жарят. А из рыбы знатная уха получается, ежели Ягуся на картошечку расщедрится.
— Так, стоп! Им что можно есть?! То, что люди себе готовят, можно?!
— А чего же нельзя? Только кто на этих проглотов готовить будет? Это же такие казаны надо…
— Фух… — немного успокоилась я. — Значит, от сырников им не поплохеет?
— С чего бы?
— Понятно… — Я развернулась на сто восемьдесят градусов.
Через полчаса во дворе закипела работа. Воодушевленные обещанием и поужинать сырниками, богатыри забыли про дурные игры с Лешим и с готовностью выполняли мои распоряжения.
«Монодиета, надо же… — мысленно ворчала я, прикидывая очередное указание. — Ну, командиры чертовы! Себе-то готовить не лень! А личный состав и гречей перебьется! Тьфу!»
Чувствуя себя кем-то средним между Че Геварой и Лениным на броневике, я прямо с крыльца зычным, хоть и слегка хрипловатым голосом командовала нежданно-негаданно свалившимся на мою голову стройотрядом. Десяток уже копал пресловутые грядки «от забора и до заката». Еще парочка чинила покосившийся частокол. Трое сидели на раскидистой старой яблоне, складируя яблоки в большие плетеные корзины.
О яблоках я предварительно узнала у кота. Ничего волшебного в них не было, если не считать, что при взгляде на румяные бока у любого из витязей глаза загорались каким-то плотоядным блеском.
— А я огород копать не буду, — раздалось вдруг у меня под ногами. — Витязю то зазорно!
Опешив, я опустила взгляд. На тропке, протоптанной любителями сырников, стоял щуплый парень лет двадцати пяти и, гордо подбоченясь, притоптывал красным сапожком. Впечатление несколько смазывалось широкими сметанными усами и тем, что росточком бунтовщик не вышел в отличие от чешуйных витязей и вынужден был смешно задирать голову.
— Да? А сырники лопать не зазорно? — фыркнула я, подбирая слова, чтобы пресечь бунт в зародыше.
— А сырники мне по чину! — Еще выше задрал нос парень и вдруг вытащил из сумки на поясе тонкую книжицу размером с ладонь. — И вообще. Что это ты, Яга, меня пытать вздумала? — Он бросил короткий взгляд на страничку и продолжил: — Сперва надо добра молодца напоить, накормить, в баньке попарить и…
— Да ты кто такой?! — Я слегка обалдела от списка требований.
— Я? Я Илья Муромец!
— Илья… Илюшка… — задумалась я. Фамилия мне ни о чем не говорила, но вот имя я точно недавно где-то слышала.
Глава 6
ЯЗЫК МОЙ — ВРАГ МОЙ
— Илья Муромец, с вашего позволения, — недовольно поправил парень.
Согласиться с этим в принципе законным уточнением помешал писклявый голосок горе-богатыря. Я невежливо хихикнула и наконец вспомнила, где слышала про Илюшку. Именно это имя упоминал противный толстяк Мудлен. То есть Мерлин.
«Вот и возможность выяснить, какого беса меня сюда затащили. Не Ягу же замещать, в самом-то деле». — Я мысленно потерла руки и оскалилась самой гостеприимной улыбкой, на какую только была способна. Да не учла грим Яги. Точнее, попросту о нем забыла. А вот паренек от моей нежной улыбочки шарахнулся так, что чуть не плюхнулся на костлявую задницу.
— Эй! Не балуй! Мои косточки — народное достояние!
«М-да… Дружеский контакт не удался, — не особо расстроилась я. — Ладно, будем играть тем, что есть».
— Илюшка. Для Ильи тебе мясца не хватает. Ни поваляться, ни покататься… В общем, сам понимаешь. И чего тебе от бабушки надо?
— Дошло до меня, что прячешь ты у себя племянницу князя нашего пресветлого, нареченную мою, — приосанился юнец и тут же снова испортил все впечатление, скосив глаза в шпаргалку, — Василису Чернокосую. Отдавай ее подобру-поздорову! А то… — он опять заглянул в блокнотик, — мой меч — твоя голова с плеч!
Тут мне положено было испугаться. Наверное. Но не получилось. У меня за спиной три десятка лояльных богатырей, которые точно не дадут укоротить на голову добрую бабушку с сырниками. Да и сам «грозный» дрыщ вызывал только усмешку.
— Да? — Я наклонила голову и постаралась скопировать плотоядный взгляд одного из витязей на корзину с яблоками. — Интересно… А меч где?
Парень растерянно похлопал себя по карманам и расстроенно протянул:
— Ну, вот… Так и знал, что что-то забыл.
— Записывать надо, — ухмыльнулась я.
— Так я записываю! — возмутился Илюшка и даже попытался протянуть мне свой блокнотик, но, рассмотрев мою ехидную ухмылку, передумал. — Так нечестно! Это не по правилам!
Я вспомнила, как сама еще пару дней назад примерно таким же обиженным тоном пыталась доказать настоящей Яге, что в ее игры не играю, и вообще сейчас домой пойду, и неприлично громко расхохоталась.
— Мой дом — мои правила. Касатик!
— Я вам не касатик! У меня нареченная есть!
— Ничего, к бабушке она ревновать не будет, — отмахнулась я, думая, как бы половчее вытянуть из гостя интересующие меня сведения.
С одной стороны, устраивать допрос с пристрастием в присутствии чешуйных богатырей не хотелось. Мало ли что они потом своему начальнику расскажут. Да и богатырскую солидарность никто не отменял, если она, конечно, сможет конкурировать со страстью к сырникам. С другой — выяснить хоть что-то уж очень хотелось, а прочих кандидатов вокруг не наблюдалось.
— Ну что? Будешь отдавать… Подобру-поздорову? — неуверенно напомнил о своем присутствии Илюшка.
— А нету. — Я даже руками развела для большей достоверности. — Никаких чернокосых тут не водится. Только я. Хотя я женщина одинокая, по мужской силушке стосковавшаяся…
— Эй! Бабка! — попятился Илья. — У меня нареченная есть. Эта… Как ее… Черноокая!
— Тьфу! — сплюнула я, сообразив, что увлеклась актерством, не зная не только роли, но и языка, на котором ставится пьеса. — Я ж не в том смысле!