CCLXXXII
Ежели бы отречение короля Карла IV не было вынуждено силою, я признал бы королем Испании Фердинанда. События в Аранхуэсе не могли быть для меня безразличными, ибо мои войска заняли полуостров: как монарх и как сосед, я не должен был терпеть подобного насилия
[352].
CCLXXXIII
Конституционалисты – всего-навсего простаки: во Франции нарушены все соглашения, и, что бы ни делали ликурги, они и далее будут нарушаться. Хартия – всего лишь клочок бумаги.
CCLXXXIV
Нации, народу, армии, всем французам не следует забывать о своем прошлом: ведь оное составляет их славу.
CCLXXXV
Легче учредить республику без анархии, нежели монархию без деспотизма.
CCLXXXVI
Люди, кои являются хозяевами у себя дома, никогда и никого не преследуют, вот почему короля, с которым соглашаются, почитают добрым королем.
CCLXXXVII
Реформаторы по большей части ведут себя как люди больные, которые сердятся, что другие чувствуют себя хорошо; и вот они уже запрещают всем есть то, в чем отказывают себе.
CCLXXXVIII
Я не люблю, когда притворяются, что презирают смерть: уметь переносить то, что неизбежно, – в этом заключается важнейший человеческий закон.
CCLXXXIX
Трусливый бежит от того, кто злее его; слабого побеждает сильнейший – таково происхождение политического права.
CCXC
Я вижу в спартанцах народ воистину бесстрашный и неукротимый, такой народ ведет свое происхождение из славных веков Лакедемона
[353], подобное сему мы видим и в средние века, когда, кого ни взять из капуцинов, все умирали святою смертию.
CCXCI
Сенат обнаружил признаки деятельности лишь тогда, когда я оказался побежденным, но если бы я вышел победителем, то несомненно получил бы с его стороны полное одобрение своих действий.
CCXCII
Реньо обладал способностью говорить легко и складно, вот почему я не раз посылал его выступать с пространными речами в Палате и в Сенате. Подобные люди – не что иное, как бездарные болтуны
[354].
CCXCIII
О[жеро] предал меня; правда, я всегда считал его негодяем.
CCXCIV
Реаль много делал для моей полиции. Когда мне хотелось посмеяться, я напоминал ему то место из его революционной газеты, где он приглашал добрых патриотов собраться 2 января, чтобы поужинать головою свиньи. При мне он уже так не поступал, но скопил себе весьма приличное состояние
[355].
CCXCV
Людовик XVIII обошелся с цареубийцами благоразумно: помилование было его правом, поскольку дело касалось только его семьи, но измена, растрата общественных денег, преступления по отношению к правительству – прерогатива Верховного суда; я никогда не помиловал бы за таковые преступления.
CCXCVI
В несчастии обыкновенно не уважают того, в ком прежде почитали величие.
CCXCVII
Блюхер говорил, что сражался каждый день со времени перехода через Рейн в январе 1814 г. до самого вступления в Париж. Союзники признают, что за три месяца потеряли 140000 человек; думаю, что их потери были намного серьезнее. Я атаковал их каждое утро на линии в 150 лье. Именно при Ла-Ротьере Блюхер выказал себя лучше всего; подо мною в тот день была убита лошадь
[356]. Сей прусский генерал был всего лишь хорошим солдатом: в тот день он так и не сумел воспользоваться достигнутым преимуществом. Моя же гвардия совершала чудеса доблести.
CCXCVIII
Сенат обвинил меня в том, что я изменял его указы, то есть в изготовлении фальшивок. Всем же на самом деле известно, что у меня не было необходимости в таковом ухищрении: одно движение моей руки уже означало приказ. Сам Сенат делал всегда больше, нежели от него требовалось. Если я и презирал людей, как меня в том упрекают, то деятельность сенатского корпуса доказывает, что это не было так уж безосновательно.
CCXCIX
Мне никогда не упрекнуть себя в том, что я ставил честь свою выше счастия Франции.
CCC
Я сказал как-то, что Франция заключалась во мне, а не в парижской публике. Мне же приписывали высказывание «Франция – это я», что было бы бессмыслицей.
CCCI
В глазах большинства людей узурпатор – это лишенный трона государь, законный король – тот, кто раздает милости и должности, совсем как Амфитрион в глазах Созия – это тот, у кого можно пообедать
[357].