XXVII
Тот день в Сен-Клу был всего лишь балаганом: накипь времен революции и грызни партий не могла бороться против меня и против Франции. Были там и люди, которых сильно стесняло их положение, а тот, кто разыгрывал из себя Брута, был признателен мне за то, что через двадцать четыре часа его выбросили вон
[280].
XXVIII
Дурак имеет великое преимущество перед человеком образованным, он всегда доволен собой.
XXIX
Вы хотите узнать, надежны ли ваши друзья? Для сего надобно оказаться в несчастии.
XXX
До Ватерлоо я думал, что Веллингтон обладает дарованием полководца. Сведущие в военном деле бывалые военные были повергнуты в изумление, когда заметили, что он завладел Мон-Сен-Жаном: после этой глупой ошибки от меня не ускользнул бы ни один англичанин. Своим успехом Веллингтон обязан прежде всего собственному своему счастию, а затем – пруссакам
[281].
XXXI
В Древней Греции жило семь мудрецов
[282]; в Европе же сейчас не видно ни одного.
XXXII
От ума до здравого смысла дальше, чем думают.
XXXIII
В Европе списывают мои законы, подражают моим учреждениям, завершают мои начинания, следуют моей политике и так далее, вплоть до того тона, который задавал мой двор; значит, мое правление было не так уж плохо и нелепо, как о том говорят?
XXXIV
Храбрость – это условная разменная монета: тот, кто дерзко ищет смерти в неприятельских рядах, трепещет перед мечом палача. Так же как и фальшивые жетоны, имеют хождение и нестоящие храбрецы. Сказать по правде, храбрость – врожденное качество: она не приобретается.
XXXV
Старые, подновленные штукатуркой монархии существуют, доколе народ не почувствует в себе силы: в подобных сооружениях порча всегда идет от самого основания.
XXXVI
Те, кто добивается почестей, подобны влюбленным: ведь обладание ими снижает их цену.
XXXVII
За свою жизнь я сделал немало ошибок; самая непростительная заключается в том, что я отдал себя в руки англичан: я слишком верил в их приверженность законам.
XXXVIII
Франция – неисчерпаема; я нашел тому доказательство после войны в России и в 1815 г. Ударьте по земле, и из нее появятся и деньги, и армии. Францию никогда не постигнет судьба порабощенной и разделенной страны.
XXXIX
Самое верное средство остаться бедным – быть честным человеком.
XL
Десяток говорунов производит больше шума, нежели десять тысяч, которые молчат; в этом заключается средство к достижению успеха тех, кто лает с трибун.
XLI
Короли и обманутые мужья всегда последними догадываются о том, что над ними смеются.
XLII
Будучи смелым, можно решиться на что угодно, ко невозможно все довести до конца.
XLIII
Я победил королей во имя державной власти; короли же победили меня, заявляя во всеуслышание, что действуют во благо народов; они совершили большую ошибку, лишив меня трона. Подождем развязки.
XLIV
Я предпочитаю силу вывода красоте стиля: деяния стоят всегда больше, нежели слова.
XLV
В революциях мы сталкиваемся с людьми двух сортов: теми, кто их совершает, и с использующими оные в своих целях.
XLVI
Я люблю величественное в искусстве. Для меня или возвышенное, или ничтожное, третьего не дано.
XLVII
Месть скверному человеку есть воздаяние добродетели.
XLVIII
Сэр Гудзон Лоу – не что иное, как неучтивый тюремщик: такова его должность. Говорили, и не однажды, что обращается он со мною так потому, что чувствует мое превосходство
[283].
XLIX
Человек в слепом подражании всякий раз устремляется за первым встречным. Что до правительства, то здесь всегда потребны ловкие пройдохи, без которых ничто не может быть доведено до конца.
L
Сильные духом избегают наслаждений, как мореплаватели подводных камней.
LI
Привычка приводит нас ко многим безрассудствам; самое непростительное из них – сделаться: ее рабом.
LII
Если бы Корнель дожил до моего времени, я сделал бы его министром
[284].
LIII
Роспуск моей армии история поставит в ряд самых опрометчивых политических ошибок королевского правления.
LIV
Просвещенной нацией не управляют полумерами: здесь нужна сила, последовательность и единство во всех деяниях.
LV
Тот, кто предпочитает богатство славе, – расточитель, который берет у ростовщика и разоряется на процентах.
LVI
В моей жизни было три прекрасных дня: Маренго, Аустерлиц и Йена, если не считать еще и четвертого, когда я дал австрийскому императору аудиенцию во рву, на поле сражения
[285].