Пение пчел - читать онлайн книгу. Автор: София Сеговия cтр.№ 89

В те дни она никого не принимала. Близкие подруги приходили, чтобы с ней посидеть, отвлечь ее, поздравить с возвращением сына, но у нее не было ни сил, ни желания с ними общаться. Найденный сын все еще не поправился. Когда Франсиско-младший станет таким, каким был всегда; когда ей не придется отвечать на одни и те же вопросы, которые он задавал всякий раз, когда просыпался, потому что прошлые ответы в памяти не удерживались; когда он перестанет извиняться за какие-то неведомые проступки; когда она перестанет рыдать всякий раз, заглянув в его растерянные глаза, – тогда она хоть немного станет похожа на прежнюю Беатрис. И придет пора поразмыслить, как она будет жить дальше.

У женщины, начавшей жизнь с чистого листа, женщины, столкнувшейся с насилием, больше не было мужа, а значит, подружки и развлечения ей тоже не были нужны. Теперь она была одинокой вдовой, которая в ответе за все, начиная от недельной зарплаты прислуге или моли, которая снова завелась в доме, и заканчивая планированием будущего.

«Зингер» настойчиво призывал ее к себе своим русалочьим пением: «Приходи и забудь обо всем, утешь свою боль неустанным трак-трак-трак». Беатрис не могла позволить себе этот отдых. Более неудачного момента не придумаешь. В будущем у нее найдется время, чтобы отдохнуть, но пока мысль об отдыхе казалась ей невозможной. Настало время решать текущие вопросы, проявляя присущую ей силу характера, и хоть немного освободить мать от забот. С той апрельской субботы донье Синфоросе пришлось самой решать все вопросы, которые Беатрис оставила без внимания, погрузившись в бездонное отчаяние. Теперь Беатрис была благодарна матери за все то, что еще недавно ее раздражало. Она была благодарна, что та не позволяла ей опуститься и окончательно пасть духом. И что отложила трехдневную мессу за упокой души Франсиско до лучших времен, хотя Беатрис об этом не просила.

Донья Синфороса вернулась к медной кастрюле, в которой помешивала козье молоко и патоку, находя утешение в молитвеннике и четках. За кого она молилась? За душу убитого зятя? Возможно. За здоровье внука? Наверняка. За дочь, на чьи плечи легла вся тяжесть мира? Несомненно. Беатрис тем временем сидела у постели раненого сына, любуясь его лицом, охраняя сон, надеясь, что в следующий раз он проснется с ясной головой. Когда приходили дочери, спрашивая, что же теперь делать, она не отвечала. Она и сама не знала. Впервые в жизни Беатрис Кортес-Моралес не знала, что ей делать со своей жизнью. Хуже того, что делать с жизнью своего сына. Ей стало страшно.

Чтобы не отвечать на досужие вопросы, чтобы на нее никто не давил, она оставляла Кармен и Консуэло присматривать за Франсиско-младшим, а сама шла навестить Симонопио, который в ней тоже нуждался, хотя няня Реха не отходила от него ни на шаг, а няня Пола заботилась о нем как могла. А может, это Беатрис был необходим Симонопио? Быть может, в его глазах она надеялась увидеть прощение? Она могла бы оправдать себя тем, что обезумела от горя в момент, когда отвесила пощечину Симонопио, но Беатрис Кортес не любила обманываться. Она не хотела снимать с себя ответственность за собственные поступки: какое бы горе она ни переживала, Симонопио не заслуживал такого обращения, и отныне она сделает все возможное, чтобы он это понял и ее простил.

Когда Франсиско и Симонопио поправятся, у нее найдется время подумать о будущем. В ближайшие дни нужно взять себя в руки и найти правильные слова в тот момент, когда сознание вернется к Франсиско и он спросит, где папа. Она надеялась, что дурную новость достаточно сообщить один раз. Что сознание мальчика готово к тому, чтобы понять ее и принять. Что удар будет всего один, хотя мучиться ему предстоит долго, как и ей самой, целиком отдавшейся горю и полному одиночеству.

– Мама, скорее. Франсиско-младший пришел в себя и спрашивает про папу и про ружье.

Она все еще не была готова ответить на этот вопрос, но будет ли она готова когда-нибудь? Есть ли более мягкий способ сообщить ребенку, что папа мертв, что его убили? Нет, вариантов не существовало, ответ был только один: смерть – это навсегда.

– Да, Кармен, иду. И еще, твоего брата зовут Франсиско. Просто Франсиско. Называй его отныне этим именем.

Это был единственный Франсиско, который у них остался.

«Твой отец умер, а ты только и думаешь что о своем ружье».

Нет, нет и нет. Возможно, со стороны это выглядело именно так, раз так это поняли мама и сестры, но на самом деле все было иначе. Одна из немногих подробностей той субботы, оставшихся у меня в памяти, был момент, когда папа подарил мне ружье. Я не помнил – и меня мало интересовало, – из какой древесины было сделано это ружье, какой оттенок у нее был, темный или светлый. Я так к нему и не притронулся и не нарушил обещания, данного папе, когда он подарил мне ружье. Спрашивая о ружье, я интересовался вовсе не им. Меня интересовал лишь отец, недаром же он сказал, что ружьем можно пользоваться лишь тогда, когда он со мной.

Подаренное ружье означало, что мы будем проводить вместе много времени, и в моем разуме, и без того не слишком крепком, к тому же пострадавшем из-за черепно-мозговой травмы, прочно засело, что, если появится ружье, появится и папа и позовет меня с собой. Спрашивая о ружье, я думал только о папе.

Кстати, ружье так и не нашлось.

Его унес Эспирикуэта-младший. Мы всегда это подозревали. А теперь я знаю точно.

Если бы твоя мама знала, что стало с убийцами, она, возможно, действовала бы по-другому. Но и через месяц после трагедии она не решалась выйти из дома и держала домашних взаперти, несмотря на то что ты почти поправился, тебе хотелось поиграть и даже вернуться в школу.

Неподалеку по-прежнему дежурили часовые. Для мамы, как и для всех, злодей разгуливал на свободе. Все боялись и не выпускали тебя из дома даже в сопровождении Симонопио. Беатрис Кортес не сводила с тебя глаз. Твое возвращение – возвращение ее единственного Франсиско – было для нее чудом, а свежий шрам на твоем лице напоминал о том, сколько она потеряла и как близка была к тому, чтобы потерять вообще все.

Беатрис Кортес-Моралес знала, что больна, и даже доктор Канту не осмеливался поставить диагноз, чем именно. Физических симптомов не было, но напоминающий раковую опухоль недуг под названием «безутешная вдова» пожирал ее изнутри, и чем сильнее разрасталась опухоль, тем меньше она становилась похожа на прежнюю себя. Какое искушение сдаться, утонуть в этой болезни навсегда. Безутешная вдова. Навсегда, как ее собственная мать. Стареющая безутешная вдова. Одинокая безутешная вдова, ведь мужчина, который должен был идти с ней рука об руку до самого конца жизни, дал обещание, которое выполнил только наполовину: «Я никогда не состарюсь и не позволю состариться тебе».

Как соблазняли ее подруги, которые приходили каждый день и наперебой сострадали, сопереживали, утешали, предлагали все решить и уладить, сходить по поручению или на рынок, хотя наверняка не купили бы того, что было действительно нужно. Какое облегчение, что все оставили наконец ее в покое, будучи уверенными, что она будет оплакивать мужа. По этой же причине никто ничего от нее не ждал: ни ее присутствия на собрании светских дам, ни присмотра за строительством нового казино. Даже того, что она с ее безукоризненным вкусом помогла бы выбрать мебель для казино.