Две стороны одной медали - читать онлайн книгу. Автор: Максим Траньков, Татьяна Волосожар cтр.№ 4

Большая четырехкомнатная квартира почти в центре города нам досталась благодаря бабушке – директору клуба УВД. Для Перми это было важное место. Там были свои кинотеатр, секция танцев, там проводились елки, торжества, свадьбы, всякие милицейские чины отмечали свои юбилеи. Несмотря на должность и твердость характера на работе, дома бабушка была бабушкой, и я вил из нее веревки. Мне больше всего нравилось ходить с ней на занятия: я мог убежать от бабушки в сугроб, сесть посреди и не вылезать. Меня даже не пугало, что потом я заработаю трепку от отца – настолько я не хотел идти на каток. Она не могла даже зашнуровать мне коньки, потому что я говорил то туго, то слабо, и на это уходило полтора часа – все, лишь бы не выходить на лед.

В свое время бабушка была солисткой Уральского хора, известного на весь Союз, потом стала его художественным руководителем. В Перми есть даже мемориальная доска в ее честь как раз на клубе УВД, где она работала. Моя тетя, младшая сестра отца, мастер спорта по гимнастике и заслуженная артистка Украины, очень долго была солисткой ансамбля «Таврия», часто ездила на гастроли и всегда привозила нам гостинцы из ГДР и других стран, куда тогда позволялось выезжать. Она до сих пор работает в Симферополе в драматическом театре вместе с мужем и сыном.

Огромное влияние на мое воспитание оказал дед со стороны отца. Он был подполковником, служил под началом маршала Жукова. Очень гордился тем, что служил в Свердловске. Дед привил мне привычку к порядку. Я очень хорошо его помню, он умер не так давно, в 2010 году, и до последних дней отличался железной волей. Он никогда не ругал ни меня, ни брата, но ослушаться его никто не решался.

– Внучуля, иди-ка сюда. – Я подходил. – Вот смотри, какая у меня обувь – чистая, и вот у тебя обувь грязная, почему?

– Ну, дед, грязно, там лужи, осень…

– А почему же у меня чистая? Я старенький, я с палочкой хожу, а обувь чистая…

У деда Степана была фронтовая травма, и сколько я его помню, он передвигался с тростью. При этом на лестничной клетке всегда стоял ящик, где были кремы для чистки обуви, щетки. И он по армейской привычке никогда не выходил в грязной обуви, надраивал ее до блеска, и приучал к этому нас. И прежде чем зайти в дом, тоже нужно было всегда обувь помыть. На всю жизнь это отложилось, так что коньки у меня всегда блестели – как бы я ни ненавидел фигурное катание, на лед выходил в надраенной экипировке, пусть старой, но идеально выглядящей. То же самое касалось одежды.

Дед всегда меня учил, что если ты что-то берешься делать, то делать это надо хорошо, и спуску мне не давал. Отец, бывало, порол, иногда, наверно, заслуженно. Но именно дед оказал куда большее влияние. Мы с братом видели и впитывали его пример – он не пил, не курил, до самой смерти делал зарядку. Об его силу воли можно было затачивать мои коньки. Этот пример в жизни мне очень пригодился. Даже когда я уехал из дома, то никогда не пил и не курил – пробовал, конечно, но в привычку это не вошло. Да и слава богу, мне просто не понравилось: ни ощущение, когда кружится голова, ни неприятный вкус во рту, ни последствия. Если дед за что-то принимался, то всегда доводил до конца. Неважно, сколько ему было лет, неважно, что это было – постройка парника или просто рама на стену. Он выверял все до миллиметра и делал четко и аккуратно. У отца были золотые руки, но он никогда ничего не доделывал. Мог сделать тяп-ляп – держится, и нормально. Если отец что-то разбирал, то оставалась куча деталей: «Работает? Работает! Отстаньте, не нужны, значит, эти детали». Папа мог собрать из чего угодно все что угодно, и всегда это выглядело не очень красиво, хоть и работало. Дед Степан был аккуратным до педантизма. И воспитал это во мне. До сих пор, если я что-то делаю, то буду сидеть до конца – пока не доделаю, не успокоюсь. В тот период времени наука от деда – идти до конца – куда больше, чем наставления и ремень, помогла мне удержаться в спорте. А потом у меня просто не осталось выбора – в моей жизни осталось только фигурное катание.

ЕСЛИ Я ЗАИКАЛСЯ О ТОМ, ЧТОБЫ ПЕРЕЙТИ В ДРУГОЙ ВИД СПОРТА, МАМА ПЕРВАЯ БЫЛА ПРОТИВ. КАТЕГОРИЧЕСКИ.

Папа часто приезжал на мои тренировки, сидел на трибуне, смотрел, как я катаюсь. Иногда мне было стыдно – все уже самостоятельные, едут потом домой сами, а мне тут два двора идти, а со мной папа. А еще он мог дать втык, если я плохо тренировался… Но все-таки с отцом мы были близки. Иногда мама даже говорила обо мне ему «твой сын», а он отвечал ей о Леше, а «это твой». Он и правда на нее похож, пошел в мамину породу Горбуновых, а я в Траньковых, плюс, если так разобраться, я – спортсмен, а Леха – гуманитарий. Правда, несмотря на это разделение, именно мама и привела меня в свое время на каток.

Я помню, как в начальных классах я заходил к ней в детский сад, где она работала, по пути из школы на каток, до тренировки делал там домашнее задание и обедал. Ее коллеги рассказывают, что с характером у меня беда была уже тогда: когда мы делали уроки, я постоянно спорил с мамой, доказывал, что она неправильно решает, а я как раз все делаю верно. Я вообще много спорил – с учителями в том числе, – мне было важно доказать свою точку зрения. Мама терпела все и всегда меня поддерживала в моих решениях, подбадривала, никогда не ругала за плохие прокаты, а пока я был в Перми, почти все мои выступления были такими. «Ты лучший! У тебя все получится!» – говорила она мне перед каждым выходом на лед.

Когда папы по разным причинам не было дома, именно мама помогала мне в моих важных мальчишеских делах. Мы с ней даже велосипед вместе чинили. Конечно, у меня был старший брат, но отношения между нами дружескими не были никогда, так что мама со мной то гайки крутила, то цепи надевала. Вообще довольно долго первое, что я делал, проснувшись, – это звал маму. Помню, как мы приезжали к кому-то в гости, и мое: «Ма-а-ам!» – вызывало смех у друзей и родственников. Никто не понимал, зачем я ее зову, да я и сам не понимал. Может быть, мне надо было удостовериться, что она рядом? Не знаю.

Маме регулярно доставалось из-за меня. Все-таки я был тем еще хулиганом, когда подрос, то ее вызывали за мои проделки в школу, то к ней прибегали со скандалом соседи. Был забавный случай. К нам домой пришла какая-то соседка и минут 10 орала на мою маму, какой у нее плохой сын и как он куда-то увел ее отпрыска и там что-то случилось. Мама ее слушала выдержанно и спокойно и, когда в крике появилась пауза, сказала, что вообще ее сын Максим уже недели две как в спортивном лагере, так что стоит извиниться за обвинения.

Тогда я и правда был не виноват, но соседка прибежала к моей маме не просто так, я не был идеальным подростком, и априори любое из ряда вон выходящее происшествие во дворе и школе связывали со мной. Иногда, как в этом случае, совершенно напрасно, чаще всего я и правда был виноват. Мама ругала, но только один на один.

Несмотря на то, что жили мы не богато и еды в то время у нас было не так много, если я заваливался с катка в перерыве между тренировками домой с приятелями – теми, кто жил в общагах, – она умудрялась накормить нас всех. Голодных парней после бесконечных прокатов! Я только сейчас могу представить, как сложно это было в то время. До сих пор не понимаю, из какого топора она делала те каши, но парни ее обожали.