– Чувствуешь головокружение? Тошноту? – Фонарь погас. Рука скользнула к запястью Брэда, мягко, но настойчиво переворачивая его руку ладонью вверх и нащупывая пульс.
– Нет. Сейчас я в порядке, – пальцы Эмильен показались Брэду почти ледяными, а её узкая ладошка выглядела невероятно маленькой по сравнению с его руками.
– Я бы предпочла убедиться лично, – она вновь легко улыбнулась, без труда разоблачив его ложь. Ладонь потянулась ко лбу Брэда и коснулась его тыльной стороной.
– Верно, – губы техника тронула ответная улыбка: способ диагностирования она выбрала на редкость старомодный.
– Тебе лучше снова прилечь, – заключила Эмильен. – Жара нет, но тебе всё равно нужно отдыхать. Могу дать снотворное, если хочешь, но это не обязательно.
– Когда я смогу приступить к работе? – задал самый главный интересующий его вопрос Брэд.
– Всё зависит от скорости твоего выздоровления. Но не раньше, чем через один-два дня постельного режима, – непреклонность в голосе доктора странно сочеталась с по-прежнему играющей на её губах жизнерадостной улыбкой.
– Это плохо, – Брэд вновь откинулся на койку.
Эмильен поднялась и сделала пару шагов до шкафчика с медикаментами, чтобы уже через несколько мгновений вернуться с ампулой и автоматическим шприцем. Наполнив его, она вновь присела на край койки, выжидающе глянув на Брэда:
– Вытяни руку, пожалуйста. Витаминная инъекция поможет тебе быстрее восстановить силы.
Судя по приподнятому настроению, мысли о последних событиях её совершенно не посещали. Или же это была защитная реакция на недавно пережитый шок. О том, что подобное поведение обусловлено всего лишь действием синтетического эндорфина, Ларай знать не мог.
Брэд выполнил просьбу, рассеянно наблюдая, как Эмильен профессиональным жестом нащупывает вену, нацеливая тонкий луч лазерного указателя в нужное место. Правда, в следующее мгновение она отчего-то помедлила, скользнув взглядом выше по плечу Брэда. Затем вслед за взглядом по коже техника скользнули и тонкие прохладные пальцы, поднимая волну мурашек и заставляя Ларая удивлённо поинтересоваться:
– Всё в порядке, Эмильен?
– О, безусловно. Профессиональный интерес, – узкая ладошка как ни в чём не бывало мягко прошлась от основания шеи до сгиба локтя возвратным движением. – Твои веснушки немного необычны для твоего фенотипа – я заметила ещё во время первого осмотра. Мне хотелось бы изучить поближе.
– Веснушки к твоим услугам, – Брэд сдержанно хмыкнул. Доктор Лиувиллен настолько увлечена научными изысканиями, что даже не осознаёт, насколько двусмысленно это выглядит со стороны? – Мне повернуться спиной?
– Так было бы гораздо удобнее, – подтвердила Эмильен с улыбкой. – Сейчас только… – Она перевела взгляд на всё ещё зажатый в руке шприц. Свободная ладонь вновь заняла место на сгибе локтя Брэда для дополнительной фиксации. – Но я с удовольствием продолжила бы изучение в более подходящее время. Если ты не возражаешь, конечно.
– Верно. Если будет время и возможность, – спокойно отозвался Брэд.
Игла почти безболезненно проткнула кожу.
– Я очень надеюсь, что будет, – Эмильен чуть плутовато прищурилась. – Любопытство – одна из главных моих черт. Во имя науки, конечно же.
Ларай не ответил. Эмильен, безусловно, была женщиной умной. А поэтому он искренне надеялся, что её неоднозначные действия и впрямь продиктованы исключительно любовью к науке. Потому что сам он, в свою очередь, предпочёл бы смотреть на Эмильен только как на доктора. Максимум – как на коллегу: по кораблю в целом и по злоключениям в частности. Ведь зачастую и никаких двусмысленностей не требовалось, чтобы пропасть с головой.
В какой момент Брэд начал воспринимать капитана Диану Бэлл как женщину, он затруднялся ответить даже самому себе. Вот капитан со строгим видом изучает его отчёты, а вот уже пьёт вместе с ним кофе, расслабленно откинувшись спиной на резервный генератор, и Брэд неожиданно замечает, какие у неё красивые острые плечи, избавленные от гнёта кителя и обтянутые лишь тонкой тканью белой рубашки.
Может быть, Ларай взглянул на Диану иначе, когда после очередного молчаливого вечера она неосмотрительно забыла на его столе книгу – томик исключительно женской литературы с вялым намёком на детектив. Видимо, даже капитану военного судна иногда хотелось романтики. А может быть – когда Брэд понял, что их совместное молчание на инженерной палубе ни разу не было тягостным. Что ему нравилось находиться рядом с ней. Разделяла ли его чувства Диана – Брэд не знал и выяснять не собирался. Он просто раз за разом заваривал кофе на двоих, точно зная, что после тяжёлого дня она в очередной раз непременно придёт помолчать.
И она приходила.
– Ларай, прекрати отводить взор, как невинная дева! Никогда не поверю, что тебя смущает подобная литература, – Диана без малейших признаков неловкости забирает забытую книгу. Улыбается, на щеках вырисовываются ямочки.
Брэд смотрит на её пальцы, держащие кружку, прослеживает тонкие линии шрамов на руках, пока позволяют высоко закатанные рукава, скользит взглядом по верхней пуговице рубашки, чуть ниже ключиц, и наконец встречается с капитаном взглядом:
– Верно. Меня смущает литература с таким большим количеством неточностей и допущений. Техническая часть определённо нуждается в доработке.
В тот вечер они впервые не смеялись – хохотали взахлёб, составляя список оборудования, расходных материалов и инструментария, необходимых для успокоения технарской натуры Ларая, требующей порядка во всём, даже в порнографическом чтиве. Которое, к слову сказать, с каждой новой пометкой всё больше превращалось в хоррор. А на инженерной палубе отчего-то было слишком жарко. Видимо, стоило ещё раз перебрать вентиляционные фильтры.
* * *
Утро на безымянной планете наступило на полтора часа раньше предписанного бортовым расписанием времени подъёма. Местное светило, показавшееся из-за песчаных холмов после четырёх часов мглистых сумерек, окрасило пустыню в кроваво-алые тона да так и осталось низко висеть над горизонтом огромным оранжевым шаром. Правда, наблюдать этот короткий рассвет могла лишь одна ранняя птаха – профессор Штейн, едва сумевший дождаться утра, чтобы отправиться на охоту за «бесценными образцами».
Если кто-то и мог получить удовольствие от всего этого сомнительного мероприятия, так это Крокус. Нет, разумеется, он ни в коем случае не хотел повторения недавних событий и уж тем более покалеченных людей. Но все переживания, все тревоги, всё человеческое отходило на второй план, когда речь шла о Её Величестве Науке – первой и единственной любви профессора Штейна. Конечно, были в его жизни женщины и более осязаемые, но, увы, никто из них не сумел заставить Крокуса хоть вполовину так же потерять голову. А быть на втором месте ни одна из дам так и не пожелала. Впрочем, всё это была лишь лирика. Оставшаяся в прошлом лирика.