Танец сомкнутых век - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Серая cтр.№ 41

Мев гулко выдыхает, протягивает почерневшую ладонь.

— Бери.

Ладони соприкасаются с лёгким треском, в воздухе разливается запах грозовой свежести. Мев прижимается к Катасаху, и он теряет резкость, становясь размытым пятном. А секундой позже на обожжённые кости вновь нарастает призрачная плоть, возвращая целителю прежний облик.

Катасах благодарно улыбается Мев, а после быстро поворачивается к Константину.

— Давай руки. Обе. Сядь крепче. Тебе нельзя падать, никак нельзя.

— Я знаю. Знаю. Я выдержу всё, что потребуется.

Помощник подсовывает Катасаху конструкцию из наточенных перьевых стержней и полых жил. В цивилизованном обществе это назвали бы абсолютным варварством. Цивилизованного общества здесь не было.

— Выдыхай! 

Константин даже не вздрагивает, когда остриё вспарывает кожу, когда наточенный стержень толстого гусиного пера с размаха входит в раскрытую вену. Когда-то давно — в какой-то совершенно другой жизни — ему было до дрожи не по себе от прикосновения острого металла к телу, когда доктора в уродливых носатых масках брали у него пробы крови. Сейчас же он безропотно позволил бы хоть наживую вырезать себе сердце, если от этого был бы какой-то прок. Всё равно оно бьётся только для неё.

— Ещё. Выдыхай! — Катасах проделывает то же самое и с другой рукой, затем принимается за Анну. А после аккуратно бинтует порезы.

Константин уверен: он не спит, он даже не закрывает глаза, однако время отчего-то начинает двигаться скачкообразно, то свистя в ушах выпущенной пулей, стоит ему только сморгнуть, то увязая, будто оса в сиропе. 

Кружится голова, мутит, пересохший язык прилипает к нёбу. Когда Катасах в очередной раз подсовывает ему чашку, зубы лишь выбивают дробь о её край, без всякой возможности сделать хоть глоток. Холодно.

На грани слуха вязко выплывают обрывки фраз:

— …живой что ли ещё, а? — кажется, это Мев.

— …уже слишком много… — обеспокоенный голос Катасаха.

— …недостаточно.

— …сколько нужно. Бери, — это уже его собственный голос, звучащий будто бы вовсе и не из его горла. — Ей нужнее. Бери ещё.

И вновь противный свист в ушах, и вновь вязкая смола, растекающаяся по обожжённому сознанию. Когда Константин в очередной раз тяжко выныривает из этой смолы, пытаясь проморгаться, перьев уже нет, а предплечья накрепко перетянуты тряпицами. Константин не помнит, когда и как это успело случиться. 

Мев и Катасаха нигде не видно, а над ним самим склоняется невесть откуда взявшаяся Сиора. Анна — белее, чем перематывающие её тело бинты, — лежит уже не на камне, а на ворохе шкур неподалёку. Константин пытается подняться, чтобы подойти к ней, но Сиора с силой опускает руку на его плечо, вынуждая сесть обратно.

— Пусть отдыхает. Побеспокойся о себе самом.

Кажется, Сиора чувствует себя гораздо лучше по сравнению с последним разом, когда он видел её. По крайней мере, взгляд её ясен, а действия выглядят осмысленными.

Сиора. Принцесса племени Красных Копий. Племени, которое одним из первых выступило против него, против Самозванца. И одним из первых пало под когтями Хранителей, ведомых его рукой. А теперь вместо того, чтобы убить его — теперь, когда за ним нет и капли прежней силы, — вместо того, чтобы хотя бы плюнуть ему в лицо, — она, хмурясь и сжав губы в линию, протягивает ему чашку с каким-то питьём: 

— Ты истощён. Возьми. 

— Что, опять малихор? — пытается вяло отшутиться он. — На вид очень похоже.

Сиора непонимающе вскидывает брови. А затем фыркает и просто впихивает чашку ему в руку. Кажется, это бульон. По крайней мере, судя по запаху. Потому что вкуса Константин не чувствует.

Сиора молча указывает пальцем на его перемазанную кровью грудь, протягивает смоченную чем-то резко пахнущим тряпицу:

— Вытри.

Константин повинуется. И тут же шипит от внезапной боли: под коркой засохшей крови обнаруживаются четыре рваных раны. Почти такие же, как и на груди Анны. Там, где щупальца корней рвались из его тела. Странно, что это не убило его. Лучше бы его, не её, только не её…

— Спасибо, принцесса, — кивает он.

Сиора смеривает его пронзительным взглядом.

— Тоже прикидываешь, что будет лучше: повесить или расчленить? — Константин выдавливает слабую улыбку. — Боюсь, прежде тебе придётся встать в очередь, принцесса: жаждущих расправы здесь куда больше, чем у меня жизней.

— Я видела в кошмарах то, что ты сделал с моим племенем. Видела, даже не засыпая. Видела наяву. — Каждое слово — словно брошенный камень. — Ты был смертью и ужасом. Был до тех пор, пока я не увидела тебя здесь. Ты — не бог. И никогда им не был. Ты просто… человек. Чья жизнь или смерть уже ничего для меня не значат.

Константин не отвечает. Любые его слова, любые извинения или заверения прозвучали бы лишь циничной издёвкой, как бы ему ни хотелось обратного. 

— Когда закончишь — поспи.

— Я лучше посижу с Анной. Если вдруг смогу… что-то сделать для неё, — говорить неожиданно становится больно. — Если… буду нужен… ей…

Грудь сдавливает невидимым камнем, внезапно подкативший к горлу ком мешает дышать.

— Я не знаю, я… не знаю… — судорожно выдыхает он, глядя на удивлённо приподнявшую бровь Сиору и сам не понимая, зачем говорит ей это. — Не знаю, нужен ли я ей теперь, после… После всего этого. Я хотел подарить ей мир. И всё уничтожил. Как я могу это исправить? Слабый. Сломанный. Не достойный ни её прощения, ни её любви.

Сиора долго не отвечает. Окунает свёрнутые бинты в плошку, тщательно выжимает, протягивает Константину, кивком указывая на его разбитые колени. Потом говорит, хмурясь:

— Если кто-то другой, кто-то minundhanem готов отдать за тебя всё, что имеет — значит, ты этого стоишь. И если это — не та любовь, которой ты жаждешь, то ты не знаешь любви, renaigse. И никогда не знал.

Константин подавленно молчит. Ему нечего ответить на это. 

— Поспи, — настаивает Сиора.

Он только мотает головой:

— Нет. Буду рядом с ней.

Принцесса уже мёртвого племени неодобрительно поджимает губы и выходит. Но вскоре возвращается, разворачивает и молча стелет выделанную шкуру рядом с лежанкой Анны. И снова исчезает.

Подумать только, ещё не так давно — в другой, совсем-совсем другой жизни — Константин на полном серьёзе завидовал Сиоре. За метки на её лице. За то, что незаслуженно роднило её с Анной.

Какая глупость.

Руки всё ещё дрожат, поэтому повязки на коленях выходят кошмарно кривыми и убогими. Сил переделывать уже нет: ноет каждый сустав, каждая мышца, каждая связка. Даже в тех местах, где он и не подозревал наличия связок, мышц и суставов. Константин осторожно растягивается на шкуре, приподнимается на локте, долго-долго вглядывается в бледное лицо Анны, аккуратно убирает прилипшую к её лбу прядь волос.