– Уже был. Начал курс уколов.
С понедельника я снова зачастил в больницу. Теперь Оле прибавилась работа с моим «фэйсом».
В молодом организме, как известно, большие запасы стволовых клеток, которые стимулируют защитные силы. Раны мои быстро затягивались, и хотя физиономия была все еще нефотогеничной, силы чувствительно прибавлялись. И мне пришло в голову, что надо бы активизировать ухаживания за Олей. Пора, думал я, пора.
– Слушай, – сказал я после процедуры, – сегодня вечером в нашем парке танцы. Давай сходим.
– А ты выдержишь? – с сомнением спросила девушка, которая как-никак была медичкой и кое-что знала о возможностях человеческого организма.
– Да чего там!..
– Ну, смотри…
Вечером я навел стрелки на своих брюках, выгладил единственную выходную батистовую белую сорочку, а когда немного спала жара, мы втроем, Оля, все та же Эля и я, двинулись вдоль длинной парковой дорожки, которая вела прямиком к так называемой «сковородке» – танцплощадке. Я купил входные билеты для всей компании. Известное правило – «кто девушку платит, тот девушку танцует» – было законом для местных джентльменов.
«Сковородка» напоминала собой круглый загон с бетонным пятачком, огороженным высоким дощатым забором с одним входом-выходом для масс. На столбах висели два «ведра», из которых изливались музыкальные звуки. Танцующих было много, но никто не был мне знаком. Абсолютно никто, кроме Оли и Эли. Никогда раньше мне не доводилось здесь бывать. От убожества обстановки и нахлынувшего уныния стало не по себе, и я подумал: зачем я здесь, в этом скучном месте, среди незнакомых и, теперь я ясно видел, несимпатичных мне людей? Дурак, однако, подумал я о себе, опять потащился за дешевыми радостями.
Но голос разума был заглушен какой-никакой музыкой. Из «ведер» полилась бодрящая мелодия. Это был вальс цветов, который нравился мне еще со школьных вечеров. Музыка прервала грустные мои думы, я пригласил Олю, и мы закружились.
Моя партнерша танцевала легко, без напряжения, хорошо чувствуя ритм. Мне тоже было с ней легко.
– Осторожнее, Паша, – говорила Оля, поскольку мы кружились не переставая. – Ты не забыл, что у тебя было сильнейшее сотрясение мозга?
– Танцуй, женщина! – самоуверенно командовал я. – О сотрясениях ни слова!
Оля молчала и, улыбаясь, крепче держалась за меня.
Вальс окончился, и мы встали передохнуть.
Но тут рядом вдруг возник рослый худощавый парень в белой футболке с черной, стриженой под ноль, головой.
– Зыдарастуй, Олинька! – приветствовал он мою партнершу.
Кавказец, судя по выговору, подумал я.
– Здравствуй, Мурад! – не очень любезно ответила Оля.
– Ти будишь танцувать со мной, да-а?
– Нет, у меня есть партнер.
– Хто? Вот етыт – клеванный? – указывая на меня, спросил парень.
– Да.
– Ну, ти даешь!
– Иди своей дорогой.
– А я хачу тибя.
– Оставь меня в покое.
– В пакое? – схватив девушку за руку, вдруг зарычал Мурад. – Ти, профура! Ти зинаешь, хто ти такой? Ти пироста бил…дь!
– Ты делаешь мне больно, – чуть не плача, простонала девушка.
Видеть такое – зрелище для меня невыносимое.
– Слушай, ты! Отойди! – вмешался я, не выдержав.
Кавказец повернулся ко мне, злобно оскалив рот с золотой фиксой.
– Что-о? Ти?.. Мине-е?.. – начал он залупаться.
– Сказал – отойди!
– Ти – мудак!
– Отттойди!
– Я тибе…
– Валлли отсюда! Это моя женщина!
Я, наконец, понял, кто такой этот Мурад. Он был типичным «лицом кавказской национальности»: чечен или ингуш, черт их там разберет. Правда, понимал я и то, что дело может кончиться плохо. Повторялась история, похожая на ту, что была со мною полтора месяца назад в Желдоре. Но я ничего не мог с собой поделать, ничего не мог изменить. Это было выше моих сил, из области рефлексов, включающихся в действие помимо сознания: если кого-то – в данном случае, девушку, которая доверилась мне, – пытались унизить или обидеть, рефлекс включался автоматически и я уже не мог не вмешаться, даже если точно знал, что это небезопасно.
Что ж, я был готов на все. И, вложив всю волю, какая во мне была, все силы, я взревел со всей свирепостью, на которую был еще способен:
– Валлли отсссюда, фррраер! Пошшшел вввон, сссука!! Ннне то я щас порррву тя, пппадла!!!
В нашей бригаде добрая половина работяг была из бывших зэков, и, общаясь с ними, я – деваться некуда – тоже наблатыкался и как свой тянул по фене.
Неожиданно злой чечен послушался. Удивленно глядя на мою необычную физиономию, изукрашенную пластырями и зеленкой, он, возможно, вообразил, что я не простой блатной, а из элиты – «в законе». Кавказец тут же скрылся, и до конца вечера его не было видно.
Но он не исчез, и дело тем не кончилось.
Мы продолжали танцевать, однако радости не было. К тому же в один из моментов танцы были остановлены из-за драки. Какой-то пьяный парень, громко изрыгая трехэтажные маты, размахивал финкой и норовил ударить своих обидчиков. Дружинники быстро свалили пьяного с ног, скрутили и поволокли к выходу. После такого зрелища надо было уходить, не раздумывая, но мы почему-то не спешили. Хотя дальше все уже было не интересно.
Наконец музыка смолкла, и мы втроем двинулись к выходу.
На гравийной дорожке, недалеко от выхода из парка, стояла небольшая толпа парней. Среди них был и мой новый знакомый – Мурад. Когда мы поравнялись с ними, Мурад и еще двое подошли ко мне. Остальные – их было человек пять – взялись за девушек, подталкивая их в спины.
– Уберите руки! Не трогайте нас! – возбужденно кричала Эля. Но девушек все же оттеснили за ворота парка.
Мурад с дружками стоял передо мной.
– Ну, что, пагаварим? – угрожающе спросил он.
Я молчал.
– Ти блатной, да?
Я молчал.
Неожиданно Мурад схватил меня обеими руками за воротник рубахи.
– Ти в законе, да?
Я по-прежнему молчал.
Мой неприятель крепче вцепился в мой воротник. Обычно так делают для того, чтобы, резко дернув противника на себя, ударить его головой в нос. Прием очень болезненный и называется – «на калган».
– Скажи, ти – в законе?
Выхода у меня не было. Отступив чуть назад, я коротко, без замаха, хлестнул противника снизу. Апперкотом, как учил меня в юности суровый тренер Кирсанов. Попал точно в подбородок, и пока Мурад медленно валился на руки приятелям, я рванул. Бросился бежать.