Двойной заговор. «Неудобные» вопросы о Сталине и Гитлере - читать онлайн книгу. Автор: Елена Прудникова, Александр Колпакиди cтр.№ 104

Это было не поражение, а полный и сокрушительный разгром. Удар был жесточайшим. Полковник Георгий Иссерсон, биограф маршала, писал: «Когда Тухачевскому стала ясна картина уже разразившейся катастрофы и когда он уже ничего не мог сделать, он заперся в своем штабном вагоне и весь день никому не показывался на глаза… Долгие годы спустя в частной беседе он сказал только, что за этот день постарел на десять лет».

…Но это только половина правды. А вот и ее вторая половина. Дело в том, что директивы главкома плохо выполнял не только Западный, но и Юго-Западный фронт. Вдобавок если Тухачевский каким-то образом справлялся со своим Военным советом, то Егоров или не мог с ним справиться, или же не хотел. 10 августа, отдав приказ о форсировании Вислы, Тухачевский попросил главкома передать ему 1-ю конную и 12-ю армии Юго-Западного фронта. 13 августа Каменев отдал приказ. Однако шло наступление на Львов, и Сталин отказался утвердить директиву. Армию он соглашался отдать только после взятия Львова. В итоге Буденного все-таки заставили выступить на помощь Западному фронту, но в конце августа это уже никому не было нужно. К тому времени то, что осталось от войск фронта, поляки даже и не преследовали.

У нас говорят, что Первая Конная уже не могла повлиять на судьбу кампании. Но есть и другие мнения — например, полковника Луара, одного из помощников генерала Вейгана, французского военного советника при Пилсудском. В 1925 году в польском журнале «Беллона» тот писал: «Что стало бы с польским маневром, если бы Буденный всей Конной армией обрушился на контратакующие с Вепржа войска, ничем не обеспеченные с юга, а не упорствовал в своем желании пожать лавры, ведя бесполезные боевые действия под Львовом? Операция польских войск потерпела бы полный крах. Какие бы это имело последствия, даже трудно себе представить».

Это вторая сторона правды. Но есть и третья ее сторона. Мы ведь забыли о мировой революции.

В мировую революцию тогда верили все: и теоретик Ленин, и трезвый Сталин, и неистовый Троцкий — едва ли среди большевистской верхушки нашелся бы кто-то, сомневающийся в ней. Тем более, буквально только что отгремели восстания в Венгрии и Германии, да и в других странах было неспокойно. Казалось, достаточно лишь чуть-чуть подтолкнуть — и покатится! Бухарин, теоретик «революционной войны», говорил о красной интервенции, которая принесет в Европу коммунизм. Ленин смотрел дальше. В падении Польши он видел крушение Версальского мира и объединение Советской России с Германией, с которой к тому времени уже вовсю шли переговоры о совместных действиях против той же Польши. А уж советизировать Германию по тем временам казалось проще простого. Если же Советская Россия и Советская Германия объединятся — то где взять силы, которые смогли бы им противостоять?

Ставка была колоссальной. И на самом острие этой грандиозной игры находился Тухачевский со своим фронтом. Его постоянно гнали вперед даже не столько приказы, сколько сама обстановка. Да и первый он, что ли, генерал, который теряет соображение, видя отступающего врага, и на полном ходу влетает в ловушку?

О чем, спрашивается, все они там, в Москве, думали, оставляя его в одиночестве? Уж коль скоро с этим человеком и с этим фронтом связаны такие грандиозные планы, то и надо кидать все, что только можно, в топку этого паровоза! Тем более, командир там мальчишка — а вдруг он неверно оценил свои силы, у него и раньше такое бывало, и не раз…

Может быть, поэтому его и не наказали? Большевики были отнюдь не образцом человеческой добродетели, но одно хорошее качество у них было — свои ошибки они на чужие плечи не сваливали. А Сталин, кстати, поплатился за невыполнение приказа. После жестокой публичной критики его сняли с поста члена РВС фронта.

Польская катастрофа дорого обошлась Советской России. Наша армия потеряла около 25 тысяч убитыми и ранеными, незнамо сколько (по разным оценкам, от 80 до 200 тысяч) пленными, и 45 тысяч были интернированы в Восточной Пруссии. Страна потеряла Западную Украину и Западную Белоруссию, не считая репараций в размере 30 миллионов золотых рублей и обязательств возвратить военные трофеи и ценности, вывезенные из Польши аж с 1772 года. И не считая того, что десятки тысяч пленных красноармейцев погибли в лагерях той самой страны, которая нынче предъявляет нам счет за несколько тысяч якобы расстрелянных офицеров. А мы счет не предъявляем, мы оправдываемся…

И Львов, кстати, тоже потеряли…

…Трудно сказать, какие выводы сделал Тухачевский для себя — у него не было привычки каяться вслух. Сам он обвинял в неудаче соседний фронт — но не жаловался на понукания из Москвы, хотя, как известно, особым чинопочитанием не страдал. Говорил, что виноваты не политики, а военные, которые могли выполнить поставленную им задачу, но не сумели…

Не менее трудно сказать, какие выводы сделал для себя Сталин. Можем высказать парочку абсолютно безответственных предположений. Может быть, именно польская кампания стала результатом странной «непотопляемости» Тухачевского? Ведь часть вины за страшное поражение все-таки лежала на Сталине, самом влиятельном члене РВС Юго-Западного фронта. И ничего нет удивительного в том, что его отношение к военачальнику, которого он, как ни крути, так жестоко подставил, могло быть необъективным. В сторону улучшения, конечно, — а вы как подумали?

…Доблестные действия против мятежного Кронштадта, а особенно подавление крестьянских восстаний с расстрелами заложников нельзя сказать, чтобы характеризовали Тухачевского как какого-то исключительного палача. Кронштадтское восстание само по себе чрезвычайно интересно — но как-нибудь в другой раз… Зададим лишь один вопрос: с чего это вдруг «братишки» начали протестовать против продразверстки и продотрядов? И вообще этот инцидент настолько пахнет эсерами…

Что же касается крестьянской войны… то, во-первых, время было не слишком-то гуманное. Во-вторых, то, как сами мужички зверствовали, очевидцы спустя десятилетия не могли вспоминать без содрогания. В-третьих, когда после расстрела пяти заложников деревня выдает 68 повстанцев и 88 дезертиров… В-четвертых — а что с «лесными братьями» ^[29] прикажете делать?

Штрих к портрету: два диалога после подавления Кронштадтского восстания. Первый — между главкомом С. Каменевым и Тухачевским.

«Тухачевский: …В общем, полагаю, что наша гастроль здесь закончилась. Разрешите возвратиться восвояси.

Каменев: Ваша гастроль блестяще закончена, в чем я и не сомневался, когда привлекал вас к сотрудничеству в этой истории…

Тухачевский: Я очень прошу меня не задерживать дольше завтрашнего дня…»

Второй — между главкомом и наркомвоенмором.

«Каменев: Только что по прямому проводу у меня состоялся разговор с Тухачевским. Он сказал, что его гастроль здесь окончилась, и просит разрешения убыть на Западный фронт.

Троцкий: Как, вы сказали, назвал Михаил Николаевич свое пребывание под Кронштадтом — гастролью?