Во фронтовой «культбригаде» - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Любимов cтр.№ 36

И я сказал: «Юра, откроется занавес – клетки. Ну, и конечно, сразу это закроют». Он мне сказал: «Я вот верю в эту конструкцию, а в ваших солдат я не верю».

А мне было интересно взаимоотношение толпы и солдат. И опять они стали придираться и требовать переделок.

Но тогда уже мной была сказана фраза: «Если у вас прямые аллюзии, что ничего не изменилось и что солдаты имеют то же значение теперь, как тогда, то я вам посоветую лечиться. А я разговор перенесу в другие инстанции»…

Когда я узнал, что наши танки вошли в Чехословакию, я не пошел на митинг. Мне приказано было проводить митинг в театре. Я должен был собрать весь коллектив и объявить, поддержать это. А я сказал: «Пусть это делает директор Дупак. Он был назначен до меня, в старый театр». Как только они собрались, я вышел из театра и уехал. Но потом я договорился с приятелями, и когда они мне стали говорить: «А где вы были, вас просили…», я говорю: «А меня вызвали в ЦК». И на этом все заглохло.

Я всегда вспоминаю Рубена Николаевича: «Я ни разу не поднимал руки, а выходил покурить».

Не смейтесь, в те времена это было геройство!..

А спектакль получился очень сильный. Он и в Париже хорошо прошел, и в Испании прекрасно, где мы назвали нашу встречу с родным театром после семи лет разлуки «Мадрид твою мать». Они играли весьма сочно, но главным образом, конечно, сила толпы и солдат. Это был мощный спектакль. И он гораздо сильней, конечно, чем «Десять дней…». Даже парижская критика это отмечала. Но в Мадрид их выпустили только с «Матерью» – уже перестройка, Горбачев, а они с трудом выпускают театр с «Матерью». И там был огромный успех. И в это время сбежал артист Маслов, но уже было как-то легче: не было такой паники, что это ЧП, тем более я сразу заявил этим руководителям: «Ну что вы волнуетесь: один сбежал, другой приехал – значит, у вас баланс». Сразу я стал репетировать.

И встреча была, как будто ничего не изменилось.

Наши люди живут по пословице: пьяный проспится – дурак никогда. А окружающим тяжеловато…

Из спектакля:

«ОФИЦЕР. Я театров не выношу! Цирк – другое дело, там ловкость, сила! Я, знаете, консерватор, в Европы не верю. Вы понимаете, что такое Россия?

СОЛДАТЫ. Так точно, ваше благородие.

ОФИЦЕР. Что же такое родина, Шевцов? (Молчание.) Шевцов?

ШЕВЦОВ. Так точно, ваше благородие.

ОФИЦЕР. Соприкоснешься с народом и станешь фаталистом. Эй, ты, фаталист, подбери живот. Первый взвод налево, второй взвод направо. Шагом марш!»

* * *

Я сделал два спектакля по поэзии Вознесенского – «Антимиры» и в 70-м году «Берегите ваши лица».

Это был странный спектакль. Это был такой театр импровизации. Я считал, что театр имеет право, как и художник, этюдно набрасывать, не думая о дальнейшей судьбе, что может из этюдов сложиться что-то интересное. И была замечательная реплика Николая Робертовича Эрдмана – это последний спектакль, который он посмотрел, и на обсуждении он мне сказал:

– Юра, по-моему, спектакль получился, но господин поэт мог бы сделать больше для театра. Ведь театр делает ему уже второй спектакль, а он для театра совсем не постарался, – то есть он имел в виду, что Вознесенский не потрудился сделать какую-то драматургию, помочь театру сделать пьесу. Вот Маяковский – поэт, но писал же для театра…

Во время спектакля я сидел за режиссерским столиком и говорил вступительное слово зрителям, минуты три. Смысл слова был такой: что если художники имеют право на этюды и даже есть случаи, когда, на мой вкус, этюды Иванова в «Явлении Христа народу» интереснее, чем сама картина, и этюды Репина к «Государственному совету» тоже интересней, чем сама картина.

Я публике говорил, что «это не спектакль – потому что пьесы не было, – это такие заготовки, полуимпровизация, поэтому я постараюсь вам не мешать, уважаемые зрители. Но мы договорились с актерами – если они будут, с моей точки зрения, плохо импровизировать и не так, как мы с ними договорились, – то я буду останавливать, и поэтому это открытая репетиция». Договоренность актеров со мной была твердая, мы не играли в поддавки перед зрителями… А потом, я действительно останавливал. Один раз я остановил, там такая была сцена: картины, шедевры, они падали, их надо было поправлять, и они, действительно, очень грубо уронили, и я сказал: «Осторожней надо обращаться с искусством, звери!» – и публика захохотала и зааплодировала. Все это принимали в адрес властей.

На последнем спектакле я раза два остановил эти этюды и говорил с Высоцким – он читал стихотворение Вознесенского, знаменитое довольно, в «Новом мире» оно было напечатано:

И публика очень хлопала и реагировала на этот стих. И Владимир его прочел так зло и вызывающе. Я говорю:

– Володя, подожди, зачем ты так, ну зачем, скажи это более мягко, по-доброму и легко, с иронией. Стоит ли тебе, на кого ты злишься? Возьми выше, где тебе удобно.

И он действительно читал второй раз по-другому. И публика хлопала. Ну, и дохлопалась до того, что закрыли все. Это было на последнем показе. Действительно, Владимир начал слишком читать резко, с нажимом, и я остановил и сказал: «Не надо», – то есть остановил, действительно желая, чтоб было более интересно и более художественно, что ли. И они знали, актеры, что я остановлю – мне это еще было важно, что все-таки тогда они понимали, что если они или будут делать очень плохо, или начнут уходить не туда в этом набросанном спектакле, то я остановлю. И я предупреждал публику, и поэтому предлагал, что кто не хочет смотреть на такую открытую репетицию, могут пойти и сдать билеты в кассу. И один случай был, кто-то сказал:

– Очень мне надо еще какие-то репетиции ваши смотреть! – и ушел, сдал билет в кассу. Но очень смеялись все, потому что многие люди жаждали попасть, и поэтому билет не пропал.

«Берегите ваши лица…» Энар Стенберг оформлял. Там в конце поднимали с земли зеркало, и зал видел себя в зеркале – «Берегите ваши лица». Но мы не уберегли – нам дали сыграть только три раза, был скандал. «Лица» мы не уберегли. И бедный Родионов, начальник Управления несчастный, когда вызвал меня и Вознесенского, за голову схватился и прочел почти что целиком монолог Городничего. «Как я, старый дурак, просмотрел?! Я же три раза смотрел и не увидел, не услышал. И вот сейчас правильно поправили. Сколько же там издевательства над нами! „А Луна канула“». Это он сделал выворотку: прочитайте так и прочитайте по-другому – слева направо, справа налево, «а Луна канула». Я замучился и все Андрею говорил: «Андрей, ну зачем это? Я не могу придумать, чтоб это было логично на сцене, появление этой ерунды». А он говорит: «Ну что вы, боитесь, что ли? Вот это в „Литературке“ опубликовано». Я не мог понять, что именно тут будет нанесен главный удар, что я издеваюсь над нашими неудачами в космосе. Американцы высадились на Луне как раз. Я помню, я отдыхал у Можаева в Прибалтике, и мы услышали по радио, что высадились люди на Луне. И это была радость за человечество, что оно шагает. А у наших было гробовое молчание. И мы все очень расстроились: ну когда же мы будем нормальными людьми!..