Вместо ответа Жанна получила от англичан лишь насмешки и угрозы. Они называли ее «Арманьякской потаскухой» и «ведьмой», грозились поймать и публично наказать. В ответ, по свидетельству летописца и духовника Жанны Жана Пакереля, она «начала сокрушаться и горько рыдать, призывая на помощь Царя Небесного».
Надеяться на мирный исход дела больше не имело никакого смысла.
Как обычно поступают женщины, когда им наносят оскорбление? Сначала они рыдают, а потом бросаются в атаку, ибо их сердце сохраняет горечь до тех пор, пока они не отомстили.
Так и Жанна, вволю порыдав, решила немедленно атаковать англичан, но против выступил ее сводный брат Орлеанский Бастард, ничего не намеревавшийся делать до подхода подмоги из Блуа.
Лишь 3 мая было получено известие о том, что армия, вернувшаяся в Блуа, вновь вышла оттуда и по всем расчетам должна вот-вот прибыть под Орлеан.
Орлеанский Бастард со своим отрядом выехал навстречу армии. Режин Перну утверждает:
«Поскольку он был командующим и отвечал за оборону города, Жанна ничего не предприняла до его возвращения».
Ей вторит Анри Гийемен:
«Она была вынуждена дать ему слово, пообещать быть благоразумной, не провоцировать никаких движений и спокойно ждать подкреплений».
Далее Анри Гийемен задается риторическим вопросом и сам же дает на него ответ:
«Хозяйка города? У нее были связаны руки и заткнут рот, такова правда».
Итак, 2 дня Жанна ничего не делала, а только молила Бога об освобождении города Орлеана. При этом она начала подозревать, что «от нее скрывают надвигающиеся события». Периодически она вскакивала, начинала всех будить и призывать срочно выступать против англичан. Но ее никто не слушал.
* * *
Тем временем Орлеанский Бастард со своими людьми напал на укрепление Сен-Лу и захватил его. В этом бою англичане потеряли более 200 человек убитыми, около 40 человек было взято в плен.
Услышав шум боя и увидев на дороге раненых, Жанна помчалась к Бургундским воротам, находящимся в восточной части Орлеана. Там она впервые увидела, что такое война. При этом Анри Гийемен совершенно справедливо замечает, что «когда она прибыла к Сен-Лу, все уже было кончено». Он же подчеркивает, что «в Сен-Лу не было замечено никакого ее участия». Это важно, ибо некоторые историки, находясь под воздействием легенды о всесокрушающей Орлеанской Деве, утверждают, что взятие Сен-Лу было первым военным подвигом Жанны под Орлеаном, что она лично водила войска на штурм укрепления.
На самом деле, участие Жанны ограничилось лишь ненужной суетой и бурными выражениями эмоций. Да и что еще можно было ждать от девушки, впервые оказавшейся на войне, впервые увидевшей убитых и раненых в облитых кровью доспехах. Духовник Жанны Жан Пакерель свидетельствовал, что она «сильно горевала», увидев столько людей, ушедших в мир иной, не успев исповедоваться. Кроме того, она призвала всех «возблагодарить Бога за одержанную победу». Понятное дело, Бога, а не солдат и их командира…
5 мая был праздник Вознесения, и Жанна заявила, что «она не станет воевать и вооружаться из уважения к празднику».
За весь день она лишь исповедалась и прослушала обедню.
Взятие Сен-Лу было достаточно крупным успехом. Теперь к востоку от Орлеана на правом берегу Луары у противника не осталось ни одного опорного пункта, и защитники города получили возможность подготовиться к атаке на форт Турелль, так как теперь англичане не могли помешать орлеанцам переправиться на левый берег со стороны Бургундских ворот.
Но главное заключалось в том, что взятие Сен-Лу было первой победой французов за долгие месяцы осады после многочисленных неудач и поражений. А что, собственно, изменилось? Ровным счетом ничего, кроме того, что в их рядах появилась Жанна! И орлеанцы связали эту победу с ее именем. Прекрасная иллюзия, задуманная в Шиноне, была принята за реальность.
Нетрудно представить себе, как воспрянули духом горожане, с каким ликованием встречали они юную «воительницу», когда она разъезжала по Орлеану.
* * *
Вечером 5 мая французские командиры собрались на военный совет. На нем присутствовали все главные военачальники — Орлеанский Бастард, маршал де Буссак, Жиль де Рэ, городской губернатор Рауль де Гокур, капитан Ля Гир и другие офицеры. Встал вопрос, приглашать ли Жанну?
О решении этого вопроса Анри Гийемен пишет следующее:
«Многие воспротивились этому, говоря, что ей нечего делать здесь, а военные планы ни в коей мере не относятся к ее сфере деятельности».
«За» выступил только Жиль де Рэ.
Ревность и раздражительность суровых командиров понятна: женщинам, и правда, не место на военных советах. А тем более, девчонкам… И не важно, пастушки они или принцессы…
Как и следовало ожидать, Жанна обиделась. Собственно, на ее месте обиделась бы любая женщина. По свидетельствам королевского летописца Жана Шартье, Жанна возмущенно говорила:
— Вы не хотите посвящать меня в свои планы? Хорошо, тогда я тоже не скажу вам о том, что буду делать. Но вы еще увидите! Ваш совет, ваш совет! У меня есть свой совет, и он получше вашего!
После завершения военного совета Жанне все же сообщили, что назавтра решено атаковать правобережный английский лагерь Сен-Лоран, который находился напротив западной стены города. Это была правда, но не вся. На самом деле, атака на Сен-Лоран была задумана лишь как отвлекающая операция. Предполагалось, что пока одни будут штурмовать лагерь, другие переправятся через Луару и нападут на Турелль — стратегический пункт осадной линии англичан.
Жанна сразу заподозрила, что от нее что-то скрывают. То, что произошло дальше, вновь описывает королевский летописец Жан Шартье. По его словам, Жанна спросила:
— Скажите мне по совести, что вы решили? Я умею надежно хранить и более важные секреты.
Ей ответил Орлеанский Бастард:
— Успокойся, Жанна. Мы и не думаем тебя обманывать. Все, что было сейчас сказано — правда. Мы действительно так решили. Впрочем, если англичане с левого берега придут на помощь своим людям, то мы переправимся через реку и ударим по Турелли.
Жанна ответила, что она вполне удовлетворена этим объяснением. Она и в самом деле была удовлетворена: она узнала все, что хотела, и теперь ей было ясно, что она будет делать завтра.
* * *
Наступило 6 мая. С рассветом Жанна повела своих людей, но не к воротам Ренар, находившимся прямо напротив лагеря Сен-Лоран, а к Бургундским. Ей не терпелось принять участие в решающем сражении за Турелль.
Но Бургундские ворота оказались заперты, это губернатор Орлеана Рауль де Гокур приказал никого не выпускать из города. Разгневанная Жанна бросилась к нему:
— Вы дурной человек! Почему вы не пропускаете моих людей? Знайте же, они выйдут все равно, хотите вы этого или нет, и сделают свое дело хорошо!