Писатели и любовники - читать онлайн книгу. Автор: Лили Кинг cтр.№ 56

– Аиша однажды сказала мне, что качество номер один, которого она хочет в претенденте на должность, – счастье. Поначалу мне это показалось слащавым, когда я впервые это услышал, но вы сами видите. Это довольно-таки счастливое место.

Возвращаемся к стеклянному фойе и двигаемся дальше по просторному коридору, залитому солнцем в высокие окна. Если честно, у себя в старшей школе я окон не помню. Все воспоминания озарены смутным светом галогеновых трубок. Был ли там кто-то счастлив?

Маноло показывает на открытую дверь и говорит, что это кабинет Аиши и мы туда чуть погодя пойдем. Следую за ним в его кабинет – он у них на двоих с коллегой, тот сейчас на занятиях. Прежде чем отправиться через коридор на собеседование, болтаем, сидя посреди комнаты на одинаковых крутящихся стульях. Спрашивает, что я читала, когда училась в старших классах, перечисляю предписанных мне обычных “Ловца на хлебном поле” и “Сепаратный мир”, рассказы Апдайка и Чивера, истории о мальчиках, разочарованных в человечестве, зато от мамы поступали Уортон, Дидион¹²⁸ и Моррисон. Вижу экземпляр “Макбета” на столе, рассказываю о статье, которую недавно прочла, – о том, что Леди Макбет наделена всеми чертами трагической героини, но так никто не преподает. Он спрашивает, не читала ли я “Кони, кони…” Кормака Маккарти¹²⁹, который по программе у его старших учеников, – читала, говорю, он спрашивает, что я об этом думаю, отвечаю, что не смогла продраться сквозь стиль и получить удовольствие от истории, автора словно бы мотает между подражанием Хемингуэю и подражанием Фолкнеру. Маноло вроде бы расстраивается, но тут звенит звонок, и он говорит, что ему пора на урок. Хватает сумку с книгами и говорит, что рад знакомству, еще раз жмет мне руку – так же крепко. Провожает меня в кабинет Аиши, и я понимаю, что наше с ним собеседование только что состоялось. Думала, мы просто болтаем, ждем настоящего собеседования в кабинете у Аиши.

В маленькой приемной сидит секретарша. Встает, проводит меня внутрь. Вблизи Аиша менее сурова. Легко улыбается, а как садится, так сразу сбрасывает туфли. Закидывает ногу на ногу. Мы устраиваемся у окна в зеленых креслах с ушами.

– Что вас веселит?

– Ой. – Ничего не идет в голову, кроме правды. – Только что вспомнила книгу, где есть кресла с ушами. – Трогаю зеленое ухо-подголовник рядом с головой.

– Что за книга?

– “Лесоповал”. Томаса Бернхарда.

– Немец?

– Австриец. Почти все действие происходит в Вене в таком вот кресле с ушами.

– Действие книги происходит в кресле?

– Рассказчик отправляется на так называемый артистический ужин в доме старых друзей, в молодости лишивших его иллюзий. Он с ними не виделся тридцать лет и вот усаживается в это кресло у двери и размышляет о них и их артистических ужинах. Нет ни глав, ни параграфов. Просто его мысли, перемежающиеся фразой “пока сижу я в своем кресле с ушами”. Это рефрен. “Пока сижу я в своем кресле с ушами”. По многу раз на каждой странице. Он здесь потому, что их общая подруга покончила с собой, и они все только что с ее похорон, а книга на самом деле – об искусстве и о том, как стать творцом и как это на самом деле по-всякому губит людей.

– Как же это погубило ее – подругу, которая покончила с собой?

Мне нравится, что ее вроде по-настоящему интересует этот вымышленный мир, словно он имеет значение, будто у нее для такого навалом времени – прежде чем начать вытрясать из меня душу насчет моего преподавательского стажа.

– Если верить рассказчику, она начинала актрисой и танцовщицей, но познакомилась с гобеленщиком, вышла за него замуж и вдохнула все свои мечты о творческом величии и международной славе в него, а он бы не стал утруждаться, если бы она его не подталкивала. И ей все удается. Он становится все знаменитее, а она – все несчастнее, но он и был ее шедевром, а потому она продолжает его создавать и наконец уничтожает себя. По крайней мере, мне кажется, что речь об этом, пока сижу я в своем кресле с ушами.

Все это время она улыбается, и потому замолчать трудно. А разговоры о книжных персонажах и будоражат меня, и умиротворяют одновременно.

– Вы всегда были таким увлеченным читателем?

– Да нет. Мне нравилось читать, но книги я выбирала придирчиво. Думаю, увлечение пришло, когда я начала писать. Тогда я поняла, до чего трудно воссоздавать в словах то, что видишь и чувствуешь головой. Вот что мне нравится в книге у Бернхарда. Ему удается имитировать сознание, и это заразно, потому что, пока читаешь такое, оно в тебя впитывается и ум работает некоторое время вот так. Обожаю. Этот отзвук во мне – самое ценное воздействие литературы. Не темы, не символика и не вся прочая чепуха, которой учат в старших классах.

Она хохочет.

Сказать по правде, я ненадолго забыла цель нашей беседы.

– Как иначе вы бы преподносили это на ваших занятиях?

Задумываюсь.

– Я бы хотела, чтоб ребята рассуждали и писали о том, чтоґ книга подталкивает их чувствовать, о чем напоминает, меняет ли она их мысли о чем бы то ни было. Я бы задала им вести дневник и писать сочинения на свободную тему после каждого прочитанного фрагмента. О чем это заставило тебя задуматься? Вот что мне хочется знать. Думаю, вот так могут возникнуть по-настоящему свежие идеи, а не старая отрыжка вроде противостояния человека природе. Такие вопросы призваны полностью изымать читателя из повествования. А зачем же вынимать оттуда детей? Их надо проталкивать вглубь, чтобы они пережили все, что автор с таким трудом для них создал.

– Но вам не кажется, что все же действительно есть некие масштабные темы, которые автор пытается рассмотреть?

– Да, но их не следует ставить во главу угла – или даже отделять от переживания истории как таковой. Автор пытается предоставить нам приключение с полным погружением. – Всплескиваю руками, и это ее, кажется, ошарашивает.

Отсаживается подальше.

– С вашей педагогикой неувязка состоит в том, что школьникам предстоит сдавать САТ и ПС¹³⁰, и им надо будет иметь некоторое представление об этих литературных приемах.

Киваю.

– Конечно.

Всему крышка, думаю я в своем кресле с ушами.

По дороге на улицу унюхиваю обед. Если б сложилось лучше, меня бы пригласили остаться и поесть. Пахнет хорошо. Баклажаны с пармезаном и чизкейк. Так написано на меловой доске у кафетерия, я видела. От бесплатного обеда не отказалась бы.

На улице три девочки в шерстяных свитерах прислоняются к стене, лица обращены к слабому ноябрьскому солнцу. Рядом с одной на каменных плитках – “Прощай, оружие” обложкой кверху. Воображаю, каково это – принуждать девчонок читать о фальшивой, услужливой и сжигающей самое себя Кэтрин Баркли. “Никакой «меня» нет. Я – это ты. Пожалуйста, не выдумывай отдельной «меня»”¹³¹. Единственное, что я бы задавала из Хемингуэя, – “И восходит солнце”, и то исключительно из-за того фрагмента, где он отправляется в церковь и молится за всех и за себя дважды, жалеет, что у него нет религиозного чувства, и выходит под жаркое солнце на ступени храма, пальцы у него все еще влажны, и он ощущает, как солнце их сушит. До чего же я люблю этот эпизод.