— Что бы ты ни думал, это — глупая затея. У меня были мысли о том, чтобы тайно купить меч, но вот этого она мне точно никогда не спустит. Шип она держит на стене у себя в спальне, на виду. Если бы я попытался тайком взять его, она мгновенно узнает…
Мэттью пренебрежительно махнул руками:
— Об этом я уже подумал. Она ничего не сможет сделать, если не будет знать, что он пропал.
— Она узнает, Мэтт! Она смотрит на него каждый раз, когда думает от отце. Не буду удивлён, если узнаю, что она снимает его со стены и спит с ним. Она им одержима.
— Волшебники могут что угодно, помнишь?
Грэм скорчил кислую мину:
— Прости. Я преувеличивал, но ты никак не можешь…
— Могу.
— Как?
Мэтт осклабился:
— Дай мне знать в следующий раз, когда вы все куда-то уйдёте, например — во время обеда. Я пропущу трапезу, скажусь больным, а потом прокрадусь в её комнату, и стяну меч. Вместо него я оставлю иллюзию на стене, чтобы она не…
— Этого мало, — парировал Грэм. — Я же сказал, она иногда его касается. Она может даже снять его со стены.
— Дай мне закончить, — укоризненно сказал Мэттью. — Я его принесу сюда, чтобы создать точную копию. Идеальной точности не будет, но с добавлением толики иллюзии я смогу сделать что-то, что она может трогать, и что будет выглядеть в точности как оригинал. Я снова проберусь туда, и заменю простую иллюзию копией, и после этого она никогда ничего не узнает. Нам нужно лишь двадцать четыре часа.
Грэм выглядел сомневающимся:
— Думаю, она его, наверное, трогает почти каждый день.
Мэтт кивнул:
— Ничего. Я позабочусь о том, чтобы у иллюзии был тактильный компонент. Это сойдёт, покуда она не попытается снять иллюзию со стены, по крайней мере — пока я не заменю её копией.
— И если предположить, что твой план сработает, и я не окажусь под замком на всю оставшуюся юность, какое к отношение к этому имеет проверка на магию? — спросил Грэм.
— Знаешь солнечные мечи? — спросил Мэттью.
— Ага…
— Ну, твой папа не мог их использовать, потому что был стоиком. Мне нужно знать, являешься ли ты таким же, иначе я могу сделать меч, которым ты не сможешь пользоваться, — объяснил молодой волшебник.
— Он сломан, — напомнил Грэм. — Тебе придётся его починить. Ты вообще знаешь, как зачаровывать меч?
— Ты шутишь? — со слегка оскорблённым выражением сказал Мэттью. — Ты сколько уже меня знаешь? Я не просто его починю, я сделаю из него нечто, достойное твоей легенды!
— Ты хотел сказать, легенды моего отца, — поправил Грэм.
— Нет, именно твоей, — подтвердил Мэтт. — Это будет что-то, соответствующее памяти твоего отца, и достаточно сильное, чтобы быть под стать и твоим деяниям тоже.
Грэм уставился на своего друга, ошеломлённый. Эти слова, скажи их кто-то другой, были бы очевидной насмешкой — но он видел искренность на лице Мэттью. Он почувствовал, как в нём поднялся ураган эмоций, с которыми он не хотел разбираться на глазах у друга. Он пошёл к двери:
— Ты спятил.
Мэттью поймал его за плечи:
— Я абсолютно, чертовски серьёзен.
Грэм всё более раздражался, частично потому, что его друг, похоже, никогда понятия не имел, когда следовало что-то бросить, а также потому, что втайне он хотел ему поверить:
— В чём смысл, Мэтт? Воины, рыцари, защитники, как бы ты их ни называл — они больше не нужны! У Рыцарей Камня больше нет уз земли. У Ордена Шипа тоже. Знаешь, почему? Потому что они отжили своё! Хорошие парни победили, всё кончилось. Мы все живём долго и счастливо.
Тёмных богов не стало, сияющие боги развеяны, Королева защищает нас из столицы, и у неё есть волшебники, чтобы исполнять её волю. Больше не будет войн, а если и будут, то твой отец их раздавит. Больше не нужны люди, носящие на себе сталь. — Речь Грэма была точно той же, какую он в различных формах неоднократно слышал от своей матери. Тогда он терпеть не мог её слышать, но сейчас использовал её в свою защиту.
— Я так не думаю, — сказал Мэттью. — Я слышал слишком много рассказов, и уверен, что и ты их слышал — как тот случай, когда за моими родителям послали убийц, пока они ходили с визитом к прежнему королю. Если бы не твой папа, мои родители были бы сейчас мертвы, и это только один из череды случаев. И то были не боги или волшебники — просто обычные люди. Никто не идеален, никто не бывает в абсолютной безопасности — поэтому есть рыцари, поэтому есть солдаты! И ты, ты можешь быть величайшим из рыцарей!
— Чёрт, да просто заткнись!
— Нет, — сказал Мэттью. — Не заткнусь. Мне плевать, насколько глупым это звучит, но это — правда. Тебе хотелось бы стать волшебником, разве нет? Я слышал твои ремарки — не думай, что я их не заметил. Но знаешь что? Иногда я жалею, что не могу быть тобой!
Это заставило Грэма внезапно остановиться:
— Чего?
— Я сказал, «иногда я жалею, что не могу быть тобой», — повторил Мэттью.
— Значит, ты — действительно идиот.
— Ты просто не можешь видеть себя так, как видят остальные. Я, Коналл, мальчишки в замке, чёрт, даже взрослые — все это видят! Единственное, чем ты не являешься, так это волшебником.
Грэм уставился на своего друга пустым взглядом.
— Ты — идеальный сын идеального рыцаря, а твоя мать — самая преуспевающая дворянка во всём королевстве. Ты танцуешь лучше всех в замке, у тебя безукоризненный почерк, идеальная стрельба из лука, верховая езда… я могу долго продолжать. Ты лучший во всём, что делаешь, и люди это знают. Они это видят. Даже когда ты ходишь, твоё равновесие настолько хорошее, что мне кажется, будто я хожу, ковыляя.
— Я даже близко не могу переиграть тебя в шахматы, — заметил Грэм.
— Будто кому-то есть до этого какое-то дело, — сказал Мэттью. — Смотри. — Протянув руку, он взял с верстака киянку, и без предупреждения метнул её своему другу в лицо.
Грэм поймал её на лету:
— И что это было?
Мэттью одарил его кривой улыбкой:
— Если бы ты сделал то же самое со мной, у меня остался бы жуткий синяк.
— Ты всегда поддерживаешь вокруг себя щиты.
— Смысл в том, что я бы киянку не поймал, и даже если учесть мою собственную неуклюжесть, большинство других людей тоже не поймали бы. Но я знал, что ты — поймаешь, — отозвался молодой волшебник.
— Нет ничего магического в ловле молотка.
— Однажды кто-нибудь наверняка метнёт в меня что-то гораздо хуже, или не в меня, а в того, кто мне дорог — и я надеюсь, что ты будешь рядом, и поймаешь это. — Закончив, Мэттью покраснел от смущения.