Провидец Энгельгардт - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Антонов cтр.№ 31

Это тоже чрезвычайно важная категория экономической науки – время, введённая, возможно, Энгельгардтом. Конечно, и раньше учёт времени фигурировал во всех расчётах, любой экономист и даже просто помещик легко мог рассчитать капитализацию годового дохода в стоимость его за 10 лет, или рассчитать срок окупаемости капиталовложений. Но Энгельгардт имеет в виду другое: в сельскохозяйственном производстве важно не время вообще, а данный момент в структуре года. (Это, когда, по Ленину, «вчера было рано, завтра будет поздно»). Летнее время имеет одну цену, зимнее – совсем другую.

«Если я говорю, что благосостояние крестьян «Счастливого Уголка» за последние десять лет улучшилось, то потому именно, что вижу уменьшение для них необходимости обязываться на летние работы у помещиков».

Приводимые ниже выводы Энгельгардта опираются на такие бесспорные доказательства, каких не могли представить ни официальные данные переписей, ни прославленная земская статистика:

«Продавая рожь по мелочам крестьянам в течение десяти лет, я аккуратно записывал, почём продавал рожь, кому и когда, так что… могу судить, когда кто из окрестных крестьян начинал покупать хлеб, сколько покупал, по какой цене, покупал ли на деньги или брал под работу и под какую именно: зимнюю или летнюю. Так как ближайшим соседним крестьянам нет никакого расчёта брать хлеб где-либо помимо меня, то мои записи представляют расходные книги соседних крестьян и дают прекрасный материал для суждения о положении этих крестьян за последние десять лет…».

Энгельгардт мог бы рассказать, с полным основание, что в этом улучшении условий жизни велика была и его роль, но он говорит об этом мимоходом:

«В течение десяти лет, что я занимаюсь хозяйством, я только один раз продал свою рожь гуртом на винокуренный завод, обыкновенно же всю рожь я запродаю на месте окрестным крестьянам. Так как рожь моя отличного качества, хорошо отделана, чиста и тяжеловесна, то крестьяне прежде берут рожь у меня и тогда только едут покупать рожь в город, когда у меня всё распродано…

Десять лет тому назад в деревнях описываемого «Счастливого Уголка» было очень мало «богачей», то есть таких крестьян, у которых своего хлеба хватало до «нови»… да и то даже у богачей хватало своего хлеба только в урожайные годы…

В настоящее время дело находится в совершенно другом положении. В одной из деревень последние два года уже все были богачи, то есть никто хлеба не покупал, у всех хватало хлеба до нови, хватит и в нынешнем году. В этой деревне уже есть несколько таких дворов, которые нынче далеко за «новь» просидят с прошлогодним старым хлебом… могут продать часть нынешнего хлеба или раздавать его под работы. В других деревнях почти наполовину «богачей», которые просидят с своим хлебом до «нови»…

Не стало такой нужды в хлебе, как было прежде… не стало той нужды в деньгах, когда нужно платить подати, потому что явилась возможность вырученные от продажи пеньки, льна, скота деньги, которые прежде шли на покупку хлеба, обращать для уплаты податей. В «Счастливом Уголке» подати не залегают, недоимок нет, ни о порках, ни о продаже скота за подати не слыхать, между тем как в другой части той же волости… постоянные недоимки, продажа скота и пр.».

Крестьян этой благодатной местности миновали и те «прогрессивные новшества», какие рекомендованы учёными агрономами, успевшими облагодетельствовать население иных губерний:

«В «Счастливом Уголке» крестьяне и нынче будут есть чистый ржаной хлеб, тогда как в других местах уже теперь едят хлеб с ячменем, овсом, картофелем…

Не имея нужды в деньгах для покупки хлеба, удовлетворяя свои потребности в деньгах – подати, попу, вино, дёготь, соль – продажею пеньки, льна, лишней скотины, крестьяне «Счастливого Уголка» не нуждаются в продаже летнего труда… Раз же крестьяне не нуждаются в деньгах, чтобы запродавать свою летнюю работу, и работают летом на себя, снимают за деньги или исполу покосы, арендуют землю под лён и хлеб, они быстро заправляются, богатеют, потому что не только получают деньги за проданные продукты – лён, скот, семя, – но, имея много корму, держат более скота, получают более навоза, которым и удобряют свои наделы».

В этом краю не просто повысилось благосостояние крестьян, не только люди не страдают от отсутствия хлеба, но и изменился к лучшему самый образ их жизни:

«Прежде, несмотря на то, что во всех имениях велось хозяйство и, следовательно, требовалась работа, не было отбоя от желающих продать свой летний труд и в то же время множество молодёжи шло в Москву на заработки. Молодые ребята из многих дворов жили тогда в Москве на заработках из года в год, и зиму, и лето, присылали из Москвы порядочно денег, а дворы всё-таки были пусты – ни скота, ни коней. Остающиеся дома хозяева были вечно в долгах, пьянствовали. Теперь никто в Москву надолго не ходит. «Зачем в Москву ходить, – говорят мужики, – у нас и тут теперь Москва, работай только, не ленись! Ещё больше, чем в Москве, заработаешь».

Теперь, если кто из молодёжи идет в Москву, то разве только на зиму, свет увидеть, людей посмотреть, пообтесаться, приодеться, на своей воле пожить. Ходившие прежде в Москву, вернувшись домой, засели за хозяйство, вплотную взялись за землю, старики отошли на второй план, перестали пьянствовать – молодёжь не дозволяет, – сделались полезными членами дворов… и дворы стали богатеть».

Как это ни удивительно, реже стал встречаться такой, казалось бы, неискоренимый порок, как пьянство. И это в условиях, когда «вследствие уменьшения кабаков от возвышения цен на патенты, сильно распространена тайная продажа водки, которая есть во всех деревнях. Конечно, и теперь крестьяне гуляют на свадьбах, в общественные праздники, гуляют здорово, пьют много, больше, может быть, чем прежде, но отошли праздники – кончилась гульня, и пьянства нет… Пьяницы сделались степенными мужиками, многие вовсе даже перестали пить… не в свадебный или не в общественно-праздничный день гораздо чаще можно встретить пьяного попа, дьячка или урядника, чем пьяного мужика».

Значит, ключ-то к решению проблемы – не в разработке норм расстояния между местом продажи водки и школой и т. п., тем более не в истреблении виноградников, чему мы, кто постарше, были свидетелями, а в том, чтобы дать людям настоящее дело и надежду на избавление от вечной нужды уже сегодня.

Важно и то, что люди нашли более привлекательный способ проведения досуга:

«…сильно развилась между крестьянами страсть к охоте. Чуть не все молодые люди – охотники, чуть не все имеют ружья, кое-где можно увидать и гончую собаку. В воскресенье, в праздник молодёжь отправляется на охоту за рябчиками, тетеревами, зайцами».

Но, может быть, ещё более важно то, что «заметно также увеличивается стремление к образованию, к грамотности. Когда была мода на разведение грамотности, вскоре после «Положения», и у нас была при волости школа, то в эту школу приходилось собирать ребят насильно, отцы не хотели отдавать детей в школу, считали отбывание школы повинностью… неохотно шли и дети, да и до школы ли было, когда ребята зимой ходили в «кусочки»?.. В последние же годы стремление к грамотности стало сильно развиваться. Не только отцы хотят, чтобы их дети учились, но и сами дети хотят учиться. Ребята зимою сами просят, чтобы их поучили грамоте, да не только ребята, а и взрослые молодцы: день работают, а вечером учатся грамоте. Даже школы свои у крестьян по деревням появились. Подговорят хозяева какого-нибудь грамотея-учителя, наймут у бобылки изобку – вот и школа. Ученье начинается с декабря и продолжается до Святой. Учитель из отставных солдат, заштатных дьячков, бывших дворовых и тому подобных грамотеев, получает за каждого ученика по рублю в зиму и содержание. Относительно содержания учителя родители учеников соблюдают очередь. Во дворе, в котором находится один ученик, учитель живет, например, три дня, там же, где два ученика, – шесть дней и т. д., подобно тому, как деревенский пастух. Изба для школы нанимается родителями сообща, дрова для отопления доставляются по очереди, учебные книги, бумага, грифельные доски покупаются родителями…