Провидец Энгельгардт - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Антонов cтр.№ 104

И ждёт мужик царской милости насчет земли, ждёт нового царского положения, ждёт землемеров к весне».

Ждут мужики царской милости, а царь медлит. Наверное, другие важные, неотложные дела мешают ему заняться земельным вопросом. Ну что ж, подождём:

«Весна. Нет корму, скот голодает, отощал. «Потерпим, теперь уж недолго, скоро даст Боженька тепло». Показалась кое-где травка, овечка, слава Богу, отвалилась. «Потерпим, теперь не к Рождеству дело идёт, а к Петрову дню. Вот и Егорий, даст Бог дождичка, станет тепло, касаточка прилетит, скотинка в поле пойдет. Потерпим».

Нет хлеба, голодают. «Потерпим, теперь уж недолго, только бы до Ильи дотянуть». Мужик мечтает, хлопочет, как бы раздобыться осьминкой ржицы или хоть пудиком мучицы. Недолго теперь дожидаться, скоро и матушка (рожь) поспеет. «Недолго ждать, потерпим. Смилостивился Боженька, цвела нынче «матушка» отлично. Бог не без милости, подаст что-нибудь за труды. Бог труды любит. Боженька больше даст, чем богатый мужик…» И живет человек в ожидании Ильи.

Смололи первую рожь. Все ликуют. Новь. Хлеб вольный, едят по четыре раза в день. Привезли кабатчику долги, заклады выкупают. Выпили. «Что пьянствуете, – говорит старшина, наливая из полштофа третий стакан, – чем подати платить будете?» – «Податя заплатим, Вавилыч, заплатим! Даст Бог, семячко продадим, конопельку, пенёчку – заплатим. Бог не без милости, даст Бог, заплатим».

Продали семячко, конопельку, пенёчку, заплатили податя, отгуляли свадьбы, справили Никольщину, святки проходят, до Аксиньи недалеко. Хлебы коротки стали. Едят три раза в день. Новые подати поспевают. «Ничего не поделаешь, – придётся, кажется, у барина работу брать. Не вывернешься нынче, хлеба мало, податями нажимают, – придётся хомут надеть. Даст Бог, отработаем».

Зима. Соберутся вечерком в чью-нибудь избу, и идет толк: «Царь видит, сколько у господ земли пустует, – это царю убыток. Царь видит, какое мужику затесненье, податься некуда, ни уруги (выгона) для скотины, ни покоса, ни лесу. Вот придёт весна, выйдет новое положение, выедут землемеры». «Насчет лесу теперь какое закрепленье вышло: ни затопиться, ни засветиться. Вот скоро выйдет новое положение, леса будут вольные: руби, сколько тебе нужно на твою потребу. Подождём».

И идёт какой-нибудь бедняга Ефер с вечерней сходки в свою халупку, мечтает о вольной земле, когда всюду будет простор. Пустил кобылку не путавши, и никто её в потраве не возьмёт, мечтает о вольном лесе, когда не нужно будет раздобываться лучиной и дровами: пошёл в лес, облюбовал древо, срубил, – вот тебе дрова и лучина – топись и светись хоть целый день. А наутро тот же Ефер идёт к барину добыть осьмину ржи, «возьмусь убрать полдесятины луга до скосить десятину клевера», рассчитывает он».

Ну, а если дело не в том, что царь пока занят другими, более неотложными делами? Если милость-то царская была, но бояре, другие господа её от крестьян утаили?

«Прислушиваясь к толкам массы, слышишь только жалобы, мечтания, упования, надежды. События вызвали массу легенд, рассказов, толков. «Это господа сделали, господа сговорились, подкупили, споили. Приказано смотреть за господами, приказано не наниматься к господам в работники, приказано прежде свой хлеб убирать, свой хлеб сыплется, а ты иди к пану работать! Как бы не так! Мало ли что обязался – не приказано».

Многое другое крестьяне понимали не так, как толковали это официальные власти. Энгельгардт с гневом писал о том, что Россия слишком много хлеба отправляет на экспорт, так что недостаточно его остаётся для пропитания собственного народа, который систематически недоедает, а временами испытывает настоящий голод. И делается это для поддержания нашего кредитного рубля и т. п. Это Энгельгардт знал, что русский хлеб к немцу уходит, а крестьяне, которые не только статистических отчётов, но даже и газет не читали (по причине своей почти поголовной неграмотности) могли быть по этому вопросу и не в курсе дела. А насчёт того, что у государства денег на что-то не хватает, им и мысль в голову прийти не могла. Если не хватает денег – царь велит напечатать столько, сколько надо. Но порой укрепление или ослабление рубля прямо задевало их интересы, и они очень быстро оценили значение курса национальной валюты:

«… в последнее время явилась ещё поддержка – падение кредитного рубля. Это, впрочем, одинаково выгодно для всех земледельцев. Действительно, земля даёт все то же количество пудов льна и пеньки, вёдер молока, кулей ржи, и за всё это немец платит золотом, хотя, положим, и скинет там малость. А между тем проценты в банк, повинности, акциз платятся все теми же бумажками. Тот, кому прежде для уплаты процентов в банк приходилось продать пятьдесят пудов масла, может теперь разделаться с банком, продав всего 25 пудов – много 30. Прежде мужику, чтобы купить вина на свадьбу, нужно было за один акциз отдать 14 пудов пеньки, а теперь приходится отдать всего 7-10. И во всём так – только обходись своим, не потребляй ничего покупного, немецкого».

Дело нехитрое, и сейчас мы знаем, что экспортёры сырья заинтересованы в понижении курса рубля. За каждый полученный от экспорта доллар они в своей стране буду иметь больше рублей, а именно рублями они расплачиваются и с налоговой службой, и со своими работниками, и с поставщиками всей необходимой им отечественной продукции.

И Энгельгардт даёт волю фантазии (ну, а почему бы ему и не пофантазировать, не всё же писать о дровах, льне и навозе!) – что будет, если эта тенденция продолжится:

«Но, представьте себе, что вдруг кредитный рубль всё будет падать, падать, наконец упадёт до копейки. Вдруг для уплаты процентов в банк достаточно продать только полпуда масла, а для уплаты акциза за ведро вина – всего один фунт пеньки. Вот уж тогда недоимок не будет! Детей сколько народится – страсть!

Теперь за газету приходится отдать 4½ пуда пеньки, а тогда всего 2 фунта! Во всех деревнях газеты читать станут».

Тут и крестьяне увидят, «что в самом деле денег нет, что, должно быть, нельзя так скоро наделать бумажек. Мужик, однако, утешает себя тем, что дядя «Китай» предлагает нашему царю денег, сколько хочешь… Но где же этот «Китай»?»

Повторю: «Он тут, он под ногами… Только…не мешайте нам, не водите на помочах – и мы будем платить хороший откуп. Денег будет пропасть, только дайте возможность жить, как нам лучше».

Виноваты ли крестьяне в том, что они превратно представляли себе устройство Государства Российского? Виноват ли царь, что так и не проявил милости насчёт передачи помещичьей земли крестьянам? Оставляю в стороне то обстоятельство, что царь и был первым помещиком в стране, что ещё Екатерина ii называла себя казанской помещицей. Ведь называл же себя преемник действующего государя «Хозяином земли русской», то есть именно тем, кем, по представлениям крестьян, и должен быть царь!

Допустим, царь услышал мольбы крестьян и передал бы помещичью землю крестьянам. Причём не лишил бы их вовсе земли, а оставил бы каждому столько земли, сколько тот может обработать своими силами, без использования наёмного труда. (Именно так поступили после Февральской революции 1917 года крестьяне деревни помещика Михаила Пришвина). Что бы стали делать бояре и прочие господа? (Я уж не говорю о том, что царь едва дожил бы до конца дня, когда он подписал бы соответствующий манифест.) Служить по принципу «Землю попашет, попишет стихи»? Хотя и Энгельгардту было понятно, что при таком положении чиновничества государство вряд ли устоит: