Аресты продолжались, продолжалась и война. Когда Шляпников в 1916 году приехал в Петроград, он нашел большевистскую организацию пусть и не окончательно разгромленной, но в крайне ослабленном состоянии. Центральный комитет, призванный возглавлять движение, в результате арестов последних месяцев почти полностью перестал существовать. Оставшиеся на свободе члены собирались редко. Они отказались от ведения письменных протоколов, избегали постоянных мест собраний и встречались под видом прогулки в пригородном районе Лесной72.
Такую ситуацию Шляпников счел неприемлемой и решил основать новое Русское бюро для контроля над повседневной деятельностью членов партии. В члены бюро вошел радикально настроенный молодой большевик, называвший себя Молотовым, а также некоторые испытанные товарищи из городского подполья. Однако параллельно существовала и другая местная большевистская организация, гораздо более активная, чем Российское бюро, – Петербургский комитет (его члены после начала войны отказались от патриотического переименования в Петроградский). В декабре 1916 года полиция провела операцию, в результате которой несколько членов Комитета были арестованы; особенно тяжелым ударом стала конфискация бесценного оборудования стратегически необходимой подпольной типографии73.
Утрата собственного печатного станка была катастрофой: распространение информации среди членов движения почти полностью замерло. Тайком передавали друг другу устаревшие, зачитанные листки. В январе 1917 года петроградские большевики даже не могли напечатать листовки к очередной годовщине Кровавого воскресенья74. Поддерживать постоянное поступление печатных новостей, а тем более манифестов и воззваний, и без того было трудно – царская цензура была строга, а в военное время еще более ужесточилась. Альтернативным источником информации с давних пор служили материалы, которые ввозились из-за границы – их зашивали в подол платья, прятали за корсет, закладывали между книгами. Все эти уловки еще больше затрудняла война: пограничный досмотр в Торнио был весьма тщательный.
В ответ Ленин стал еще больше писать. Главной опорой его пропагандистской деятельности была газета “Социал-демократ”, которую он сразу же по прибытии в Швейцарию возобновил с помощью жившего в Женеве библиотекаря Вячеслава Карпинского. Первый номер вышел в ноябре 1914 года. Члены партии ценили эту газету, но уступок массовому вкусу она не предполагала. Главным (и зачастую единственным) ее автором был Ленин. В военное время стало недоставать бумаги и типографской краски. Не хватало и средств, поэтому “Социал-демократ” выходил нерегулярно и объем его редко был больше, чем один лист убористой печати75.
Но главной проблемой была пересылка. Экземпляры газеты почтой отправлялись в Скандинавию, откуда Александра Коллонтай и изобретательный Шляпников должны были переправлять их в Россию. Шляпников с помощью своих контактов в профсоюзах рыбаков Прибалтики организовал транспортировку газет, скрученных в рулоны, с острова на остров и далее в Финляндию. Имелся также некий сапожник в Хапаранде, который
фантазировал об устройстве особой переправы литературы через реку Торнио-Йоки в герметически закрытой посуде76.
Сеть эта, однако, была не слишком надежной, так что нередко единственными читателями ленинских излияний в Петрограде оказывались агенты Охранного отделения, перехватившие нелегальный груз.
Ослабление руководства вынуждало рядовых членов партии к инициативности. Партийная организация Выборгского района Петрограда, насчитывавшая около пятисот членов, отличалась своим радикализмом77. В августе 1914 года выборгская группа горячо поддержала воинственные тезисы Ленина – первые номера “Социал-демократа” были зачитаны в лохмотья. Один из участников событий с восторгом вспоминал: идеи Ленина
внушали нам смелость, оправдывали и вдохновляли нас, воспламеняли наши сердца непреодолимым желанием идти вперед, ни перед чем не останавливаясь78.
Тем не менее не только Выборгский комитет, но и партия в целом должна была убедить широкие массы рабочих и солдат. Самое большее, что большевизм мог предъявить, была мускулистая (и маскулинная) воинственность, при этом большинство ленинских текстов – то ожесточенно ругательных, то академически сухих, нашпигованных незнакомыми иностранными именами, – оставались не только труднодоступными, но и малопонятными.
К тому же было похоже, что разрыв между большевиками-эмигрантами и их сторонниками внутри России в первые месяцы 1917 года усугубился. Этот вопрос французский посланник в Петрограде Морис Палеолог обсуждал в декабре 1916 года в беседе с одним из наиболее осведомленных своих информантов:
Я спросил Б***, имеет ли шансы распространиться в армии “пораженческая” теория знаменитого Ленина, живущего в эмиграции в Женеве. “Нет, – сказал он, – эту теорию здесь поддерживает горстка сумасшедших, о которых говорят, что они работают на Германию <…> или на Охранное отделение. В социал-демократической партии пораженцы <…> составляют ничтожное меньшинство”79.
Ленин разразился бы проклятиями, услышав эти слова. К счастью, он привык заново отстраивать свою фракцию после каждого очередного поражения; чем меньше членов, тем строже дисциплина. Но настоящим ударом для него стала бы информация о том, что в разных городах России различные социалистические фракции начинают вступать в коалиции.
Ленин настаивал на различиях, которые отделяли большевиков от всех остальных группировок русской эмиграции, в то время как некоторые его сторонники в России шли на сближение с меньшевиками и другими социалистами80. Такие большевики считали врагами не социалистов другого толка, а капиталистов-работодателей, полицию, ненавистного царя. Идея общеевропейской гражданской войны, которую проповедовал Ленин (и которая была главным камнем преткновения для многих членов партии), ужаснула бы их, если бы они вникли в нее более подробно. Главными проблемами для этих уставших от войны, изможденных людей были нищета и голод. Выбраться из кризиса можно было только сообща. А о разобщенности политических групп в России, особенно в Петрограде, не нужно было специально заботиться – с помощью дезинформации и массовых арестов с этим и без Ленина успешно справлялась охранка81.
Некоторые большевики решительно выступали за размежевание, однако многих простых членов партии больше соблазняла идея совместных усилий с интернационалистами из левых меньшевиков, а также с небольшой группой левых социал-революционеров (эсеров). В октябре 1913 года в столице был создан межрайонный комитет (“межрайонка”), имевший целью объединение всех социалистов82. Двое из основателей комитета были большевиками. Хотя и не очень многочисленный (в 1917 году в него входило около ста пятидесяти членов), он был отлично организован и пользовался большим влиянием.
Когда-то, в 1912 году, Сталин, в то время просто рабочая лошадка партии, написал в “Правде”:
Только на кладбище осуществимо “полное тождество взглядов”! Но это еще не значит, что пунктов расхождения больше, чем пунктов схождения. Далеко нет! <…> Поэтому “Правда” будет призывать, прежде всего и главным образом, к единству классовой борьбы пролетариата; к единству во что бы то ни стало83.