Я мысленно извиняюсь перед Арку. И злюсь на себя – разве выполнение миссии не превыше всего? А потом вскакиваю и начинаю мыть деревянные тарелки и чашки, хотя сейчас в этом нет никакой необходимости.
Я слышу едва слышный всхлип. Поворачиваюсь и вижу, что Ашллин плачет. Не роняет кроткие слезинки, а плачет по-настоящему, вздрагивая плечами и зарывшись лицом в потрепанное тельце Клиэны, чтобы заглушить рыдания. Я присаживаюсь перед ней на корточки, но не смею прикоснуться.
– Мне очень грустно видеть, что ты так печалишься, – как можно ласковее говорю я, – прости, что расстроила тебя. Возьмешь мой платок?
Я достаю его из сумки и протягиваю ей.
– Он чистый.
– Я хочу к Волфи. – Слова едва слышны из-за всхлипов. – Но его больше нет.
Значит, не няня. Может, слуга, который был добр к ней? Или другой ребенок, который здесь когда-то жил? Спросить, умер ли Волфи, я не смею. Вместо этого сажусь рядом с ней на пол и даю выплакаться, сожалея, что больше ничем не могу ей помочь. Вскоре ее слезы высыхают, и она сморкается.
– Может, заберемся на большое дерево? – робко спрашивает Ашллин. – Нет, не поиграть на свирели, а просто посмотреть…
Слова едва слышны.
– Я не хочу сердить Мааре, Ашллин. Сегодня нам лучше не забираться на дерево.
Тишина. И шепот:
– Я могу тебе кое-что показать?
– Конечно, можешь. Это здесь?
Она качает головой.
– Нет, на дереве.
– Но я же сказала, что…
– Нет, не на самом верху. Совсем не высоко, в дупле. Мы заберемся туда тихо, как мышки.
Я не могу заставить себя ей отказать.
– Ну, хорошо. Но только недолго. А потом мы пойдем в огород и дождемся Мааре. Там я научу тебя одной песне.
Лицо девочки озаряется слабой улыбкой.
– Какой песне?
– Как насчет колыбельной, которую ты будешь петь на ночь Клиэне?
– Было бы здорово.
– Возьми ее, – я протягиваю ей маленькую свирель, – не насовсем, но попользоваться. В ближайшие пару дней она мне не понадобится. Потренируешься играть то, чему научилась.
На миг ее глаза загораются. Но в следующее мгновение от света не остается и следа.
– Я не могу, – говорит она, – если я буду шуметь, Мааре рассердится.
Я не говорю того, что на самом деле по этому поводу думаю.
– Все равно возьми; засунь за пояс. Я хорошенько попрошу Мааре разрешить тебе немного попрактиковаться, может, в том же огороде.
Понятия не имею, что смогу на этот раз предложить Мааре взамен.
Выйдя, мы видим, что народу вокруг прибавилось – только что прибыл новый отряд, и конюхи ведут в стойла лошадей.
– Бежать не будем, – шепчу я, – просто идем, быстро, но спокойно, высоко подняв головы, словно имеем полное право здесь находиться.
– Как принцессы.
– Как воительницы.
– Как принцессы-воительницы.
– Совершенно верно. Идем.
Дупло на дубе расположено достаточно высоко, хотя и ниже, чем мы забирались в прошлый раз. Внимательно глядя сверху, я могу заглянуть по ту сторону стены и увидеть неметоны, а далеко на западе – зеленые холмы, по склонам которых мы ехали сюда. Меня вдруг одолевает ностальгия по дому – не по Лебяжьему острову, а по настоящему дому и по семье, всегда готовой утешить. Но я решительно прогоняю это чувство.
– Сядь вон на ту ветку, – говорит Ашллин, взяв на себя командование.
Она передает мне игрушку, встает, искусно балансирует, тянется к дуплу рукой и вытаскивает завернутый в тряпицу сверток, осыпая землю дождем из листьев, веточек и перьев.
– Это моя сокровищница. Никто не знает о ней.
– Я никому не скажу, ни единой живой душе. Обещаю.
– Прошлой весной здесь поселилась семья белок, и мне пришлось обходить дупло стороной, пока бельчата не подросли. Теперь они отсюда ушли. Здесь я храню свои реликвии.
Она разворачивает ткань, под которой обнаруживается крохотная дубовая шкатулочка, открывает крышку и одно за другим демонстрирует мне свои сокровища – перья восьми-девяти разных птиц, каждую из которых она может назвать, и несколько камешков интересных форм или расцветок.
– А еще вот это.
Ашллин протягивает мне что-то непонятное. То ли веточки, то ли какая-то щетина.
– Что это?
Она опять становится грустной.
– Это осталось от моей ежихи. Ее звали Светоглазка.
– Как ты сказала? От твоей ежихи? Ты приручила ежиху?
– Я нашла ее в саду. Она повредила лапку. Волфи показал мне, как наносить мазь, и перевязал ее. Ей стало лучше. Но потом она умерла.
– Не знала, прости. Ты похоронила Светоглазку в саду?
Ашллин качает головой.
– Нет, Волфи похоронил ее в лесу. Сказал, что ей там больше понравится. Когда она болела, у нее выпало несколько иголок.
Девочка аккуратно кладет их обратно в шкатулку.
– А это что?
Я замечаю там кое-что еще – тускло поблескивающее, витой формы.
– Дракон. Как в легенде.
Поясная пряжка. Нуждается в хорошей чистке, но после беглого осмотра я убеждаюсь, что она серебряная и, вероятно, довольно ценная. В виде свернувшегося дракона. Разве это не эмблема Тоссака?
– А где ты ее взяла, Ашллин? Она у тебя давно?
Время от времени Тоссак является ко двору и наверняка привозит с собой вассалов. Так что дело здесь наверняка самое простое – пряжку кто-то потерял, а Ашллин наткнулась на нее где-нибудь в доме или в саду. Скорее всего, она понятия не имеет о ее ценности. Что ни говори, а найти серебряного дракона волнующе, особенно если твоя жизнь соткана из печали и одиночества.
– Мне ее подарил один мальчик, – отвечает она, закрывает шкатулочку и заворачивает ее в тряпицу, – тайком. Я положила ее в корзинку к Светоглазке. Думала, что в ней магия. Но Светоглазка все равно умерла.
От неожиданно подступивших слез у меня щиплет в глазах. Я решительно приказываю себе не давать им воли. Да кто я, в конце концов, такая – воительница с Лебяжьего острова или сентиментальная дура?
– Так значит, это случилось, когда Волфи был еще здесь?
– Я была маленькой, – без тени волнения говорит Ашллин, – и верила в магию.
Эти слова – самое печальное, что мне приходилось слышать в жизни. Пока она осторожно кладет шкатулку обратно в дупло, я силюсь подобрать нужные слова.
– Ашллин?
– А?
– Она существует. Магия действительно существует. Хотя, может, и не проявляет себя именно так, как и когда тебе хотелось бы, потому всегда непредсказуема и мудрена. Иметь с ней дело… тяжело. И порой очень трудно поверить, что такое вообще возможно. Но как тогда быть со старинными легендами и сказаниями? С балладами, которые мы исполняем каждый вечер? В них же полно магии.