Странная птица. Мертвые астронавты - читать онлайн книгу. Автор: Джефф Вандермеер cтр.№ 45

Отражение в окне старого обветшалого дома. Издалека – виден, из тоннеля под мостом. Тоннель. Мост. Загрязненный ручей, полный дождевой воды. В этих водах так много нефти, что они горят, горят прямо посреди потопа.

А что есть «дом»? Здания вели свое существование как холмы и горы, вели его беспорядочно – неясные формы, природные узоры. Но теперь в его мозгу горел дом. Снова и снова. Растлитель помотал головой, избавляясь от туннеля, моста, дома. Потерпел неудачу. Это – в его теле, в самом сердце.

Но со временем образы Ноктурналии отступили. Ночь снова стала плоской и угловатой. Отступил румянец, открылась природа тьмы. Воздух сумерек на фоне чешуи Растлителя не нес тепла. Зелень высохла, облупилась, стала ломкой.

Облегчившись, Растлитель вернулся к своей древней рутине – дозор бойни, бойня в дозоре. Прятался под глинистыми отмелями, глотая балласт, чтобы погрузиться в жижу и грязь, с пятнистой покровительственной окраской, снаружи – одни только глаза в золотистой оправе. И когда какая-нибудь живая тварь подпрыгивала или подползала к кромке воды…

Хлоп – огромной пастью. Хрусть – был, и нет его, была, и нет ее. Ради этого краткого мига Растлитель и жил. Принимая в свое смертоносное чрево кого-то еще, он надеялся, что их жизнь продолжится и в нем. В стоне, в писке, в крике. Есть ли жизнь в другой пищеварительной системе? Конечно, есть, что за бессмысленный и еретический вопрос.

Рыба, пусть и могучая, стала вялой. А потом она перестала быть собой – имя «Растлитель» сползло с нее, стало тонким отзвуком эха. Новый король распластался в самом центре сброшенной шкуры, ликующий и никем не замеченный.

Был Растлитель, стал Бегемот. А Бегемоту самому двигаться к жертве ни к чему, пускай в его раскрытый рот жертва сама собой идет. Во мраке тростников и грязи зверье могло ступить под своды органического собора по имени Бегемот безо всякой помощи извне. Бегемот мог лежать в засаде месяцами. В туннеле под мостом. В подвале гниющей лачуги, заполненном водой.

Пруды-отстойники отступили под чарами засухи. Равнина обратилась в пустыню. Пруды меланхолично жались к зданию Компании. Ныне сделались они и глубже, и шире, чем раньше. Но их самих стало меньше. Бегемот нырял глубоко, оставался на глубине, учился впадать в спячку на долгие месяцы.

Знакомая рябь на поверхности, легкий, но уловимый трепет. Еда, значит. Он широко разинул челюсти – так, что корка водорослей на боках потрескалась, – и не спеша двинулся вверх. Надо вовремя хлопнуть челюстью. Хлопнуть так, чтобы само время поймать.

Врата в здание Компании отворились, выпустив изобилие живых симпатяг, оживленно симпатичных, смущенных, которых еще можно убедить вымереть.

Он пульсировал в самом своем центре, ничего пока не подозревая. Движения зачаровывали его, хоть и сам он был давным-давно излечен от потребности двигаться.

Бегемот сражался с гораздо более могущественными зверями – и победил. Историю его побед можно было счесть по летописи шрамов, по сломанным бедрам и плавникам, деформированным в подобие кривых весел, и по тому, как он ухмылялся лишь левой половиной рта: там коготь острым шел концом, звериным умыслом влеком. И даже глаз Бегемота, огромный, белый, мутный, был весь изрезан, исцарапан – и при том все еще мог видеть.

Люди-леопарды, слоны и гигантские выдры. Носороги, у которых были головы обезьян. Воинственные стаи (или стада?) плотоядного зомбифицированного помраченного зверья, смахивающего на обугленный топляк, у которого и имени-то никогда не было. Бегемот бился с ними, и со многими другими – с тварями, что падали с неба, выскакивали из-под земли, носились по равнине со скоростью спринтеров-чемпионов.

Покрытый грязью, обретший истину в своих погружениях. В глубокий пруд – туда, где белое сияло так ярко, что освещало маленьких рыбок, кормившихся с боков Бегемота. Маленькие рыбки, которые пели на рассвете, как птицы, и нигде не жили: ни в настоящем, ни в прошлом, ни в будущем. Блаженны в своей вечности небытия.

Да, они пели, и пели так близко, что Бегемот порой думал – так поет его тело, его участь. Он напряженно вслушивался в наставления плоти. Но вот незадача, ни слова в песне не разобрать. Тревожно как-то. Горит сарай, гори и разум. Порой он зарывался головой в грязь, чтобы охладить мозги. В такие моменты он ненавидел ночь и жалел, что не может сожрать звезды. И никак не мог уснуть.

Компания никогда не пела Бегемоту песен. Ей от него ничего не требовалось, кроме как поглощать. Таким образом, Бегемот читал оставленные им круги, кольца. Таким образом, он знал, что является владыкой воды. Вольный есть. Спать. Гадить. Таскаться взад-вперед меж прудов-отстойников. Ради такого, казалось бы, Бегемот и был создан. Таким он и останется до скончания дней.

Если порой Бегемот и не понимал своих снов, то поначалу его это не тревожило, потому что он каким-то образом знал, что сон – не реальность. Сон о лице, превращающемся в подобие живого компаса на фоне ночного неба. О странном зеленом небе. Звезды не были звездами точно так же, как светлячки на самом деле не казались светлячками. Слишком близко, слишком далеко. Лицо вроде бы и человеческое, и притом – не человеческое вовсе.

Глаз, который рос во сне, был красный, опухший и темный. Глаз, появившийся из водоворота глобул, наполненных крошечными существами, уставился на него. Спрашивал что-то, но что? Вопрос этот тревожил Бегемота. Он даже обзавелся какой-то потешной нерешительностью – теперь между выбором какой бы то ни было жертвы и ее убийством образовалась дополнительная пауза.

Но в конце концов никакое нормирование мяса не могло противостоять нормированию внимания. И скатывались по пищеводу жертвы его, пополняя галерею призраков. Даже если Бегемот чувствовал себя более опустошенным, будто наевшимся густого тумана, он должен был прожить еще день, протянуть еще ночь. Давящая тяжесть, должно быть, являлась каким-то новым эффектом, оказываемым небом над ним. По крайней мере так думал Бегемот.

v.7.0 Почему Синий Лис все время играл с чем-то, что Чарли Икс не видел? Почему там, снаружи, среди прудов и потрепанных, будто переживших бомбежку зданий, он видел Лиса, выслеживающего некую добычу или объект – само слово казалось иностранным, чужеродным, но все-таки знакомым. Но ведь там… ничего не было, верно? Никакой добычи, никакого объекта. Синий Лис вздымал пыль, отпрыгивая от атаки фантома, призрака, воспоминания. Он подумал – возможно, Синий Лис захочет нанести по нему удар. Снова. Хотя он даже не помнил, когда это произошло впервые. И даже когда

v.6.9 он вспоминал, что сталкивался с чем-то, все снова исчезало. Оставался лишь Город посреди равнины. Он бродил по нему, узнавая о собственном прошлом лишь по следам, что оставались позади. И он знал, что есть веская причина, по которой он всякий раз огибает совершенно пустой с виду участок земли, занесенный песком. Но

v.6.8 оно снова сбежало, или он сам сбежал, и он стоял у пруда-отстойника, когда сквозь ржавые врата прошла очередная порция отбросов Компании. Их вытолкнули, исторгли, и они посыпались на песок, в грязь, беспорядочно, с широко раскрытыми глазами, не верящие. Кто-то сразу побежал к прудам – наплевав на неумение плавать. О, что за поток исторгался из тех дверей – поток людей и нелюдей; смотреть за ним было удивительно и