— Значит, вы не искали ее?
— Никто ее не искал.
— Неужели? — У Джербера это не укладывалось в голове.
— Холлы заявили о похищении их полугодовалой дочери. В те времена не было камер видеонаблюдения, как сейчас, а все произошло в городском парке, без свидетелей.
Стало быть, похищение, которое Ханна якобы совершила в Аделаиде, на самом деле имело место во Флоренции, много лет назад. И она была не похитительницей, а жертвой.
— Значит, Холлам не поверили, — догадался психолог, которому не терпелось узнать конец истории.
— Сначала поверили, но потом у полиции возникли подозрения: вдруг они все придумали, чтобы скрыть несчастный случай, повлекший за собой смерть младенца, или даже предумышленное убийство. Мать Ханны страдала легкой формой послеродовой депрессии, и муж, вообще-то, задумал путешествие в Италию, чтобы развлечь ее: это сочли достаточно убедительным мотивом.
— Почуяв, что им вот-вот предъявят обвинение, Холлы бежали из Италии, — догадался Пьетро.
— Наши органы просили их экстрадиции из Австралии, но безуспешно, — добавила Бальди.
— Тем временем больше никто не утруждал себя поисками Ханны.
— Холлы за эти годы несколько раз возвращались во Флоренцию, тайно. Они не смирились с потерей.
Джербер даже представить себе не мог, какие невообразимые муки они испытали.
— Похитители содержались в Сан-Сальви, верно?
— Мари и Томмазо — неприкаянные бедолаги, почти всю свою жизнь они провели в психиатрической лечебнице. В стенах больницы они познакомились и полюбили друг друга… Мари была бесплодна из-за лекарств, но очень хотела иметь ребенка. Томмазо исполнил ее желание, украв для нее малышку. Потом они пустились в бега.
— Поскольку подозрение пало на Холлов, а не на них, им удавалось скрываться годами: они таились, бродяжничали, переходили с места на место, порвав все связи с окружающим миром. Стали невидимыми.
Джербер просто не мог поверить в такой абсурд.
— Когда вы начали их подозревать?
— Когда они похитили другого младенца, Мартино, — ответила Бальди.
«Азура», — мысленно поправил ее психолог.
— Они думали, что перехитрили всех, когда расстались, чтобы снова сойтись через несколько месяцев, но Ханна спутала все их планы… Мы прочесывали округу в поисках малыша, когда мне сообщили о странной девочке с младенцем в сумке-кенгуру. Я пошла проверить: она казалась потерянной, испуганной и явно нуждалась в помощи. Но ее мать, Мари, догнала ее раньше, чем я успела вмешаться, и оставила на тротуаре малыша, чтобы отвлечь нас и сбежать вместе с девочкой.
— Но вы не отступились, правда, судья?
— Поглядев на девочку, я поняла: что-то не так. Мне пришло в голову, что и ее в свое время похитили. Мы объявили ее в розыск.
— Чужими, о которых говорит Ханна, были вы.
Бальди кивнула.
— В ходе расследования полиция обнаружила заброшенный деревенский дом в провинции Сиена. Ночью мы окружили его, намереваясь ворваться и освободить заложницу… Я там тоже была, но что-то пошло не так.
— Это Ханна подняла тревогу, правда? Она почуяла опасность.
— Томмазо был арестован и через несколько лет умер в тюрьме. Мари от нас ускользнула: ей удалось покончить с собой. Ханна выпила тот же яд, но выжила, проведя несколько недель в больнице. Я ходила к ней, чтобы рассказать правду, и это, несомненно, далось мне труднее всего из того, что когда-либо доводилось делать.
Джербер перевел дыхание. Такую историю нарочно не придумаешь. Но кое-что не состыковывалось.
— Ханна утверждает, что у нее был младший братик, Адо. Он лежал в сундуке, который они всюду носили с собой.
— Об этом я впервые услышала от тебя два дня назад, но тогда мы ничего такого не обнаружили.
— Полагаете, моя пациентка все выдумала? Включая убийство братика, которое совершила, сама будучи ребенком?
— Других братьев, кроме Мартино, у нее не было, это исключено. Как я тебе говорила, Мари не могла родить ребенка, и нет сведений о том, чтобы каких-то детей похитили в то же время, что и Ханну Холл.
Сомнения не рассеялись, но настал момент задать самый трудный вопрос.
— Мой отец имел какое-то отношение к этой истории?
Бальди недовольно поморщилась:
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что Ханна много знает о моем прошлом: откровенно говоря, я не верю, что это случайность! — разозлился он.
— Скажу тебе одну вещь: может, на что-нибудь пригодится… — проговорила судья. — Те, кого Ханна считала своими родителями, сами были почти что детьми: Мари исполнилось четырнадцать, а Томмазо — шестнадцать, когда они ее похитили.
32
Родители, которые сами дети.
В том, что Ханна Холл рассказывала под гипнозом, такая важная подробность не прослеживалась. Или, может быть, прослеживалась, но он не уловил.
Вы замечали, что, когда взрослого просят описать родителей, он никогда не рассказывает, какими они были в молодости, но в большинстве случаев склонен описывать стариков?
Каждый склонен представлять себе родителей старше, чем они есть на самом деле. Считать их более зрелыми, а значит, более опытными. Если бы Ханна Холл сознавала, что ее родители — пара подростков, она бы, наверное, стала задавать вопросы, задумалась бы о своем положении.
И он совершил ту же самую ошибку в отношении отца. Теперь, достигнув того же возраста, что и отец, когда овдовел, Пьетро понимал, насколько неподготовленным тот себя чувствовал, как сложно было ему в одиночку пестовать двухлетнего малыша. И все же Пьетро Джербер не мог простить его.
Существовала какая-то связь между синьором Б. и Ханной Холл, он в этом был уверен. Ведь стоило ему подумать об отце, как на ум тотчас же приходила Ханна. Чтобы понять, в чем дело, он должен был продолжать сеансы, должен был убедить ее, что Адо никогда не существовал. Только так он мог избавить ее от чувства вины, от убеждения, будто это она убила брата.
Как обычно, утром он ждал ее в кабинете. Ханна явилась вовремя. Выплыли наружу слишком многие истины, о которых оба умолчали: от визита Джербера в отель «Пуччини» до признаний Бальди. Но эта встреча была нужна обоим.
— Я бы хотел попробовать нечто другое, — объявил психолог.
— Что вы имеете в виду?
— До сих пор мы концентрировались на том, что с вами происходило до ночи пожара, теперь я бы хотел извлечь из вашей памяти то, что случилось потом.
Ханна воспротивилась.
— Но так мы отдалимся от воспоминания об убийстве Адо, — запротестовала она. — Какой в этом смысл?